существует, или Оно существует, или, где-то по ту сторону, существуют неведомые
Моим первым импульсом было бежать. Однако вместо этого я оторвал мачете от пола багажника — оно прилипло к нему! — захлопнул крышку, принудил себя (что далось мне труднее всего остального) залезть внутрь патрульного автомобиля, чтобы снова завести его мотор, и только потом позволил себе двинуться обратно через улицу к своей машине. Когда я поехал, руль «порше» дрожал в моей здоровой руке, и мне пришлось взяться за него двумя.
Миновав пять кварталов по Брэдфорд-стрит, я на минуту затормозил под фонарем, чтобы рассмотреть мачете. Ту сторону лезвия, которая не была приклеена к резиновому коврику, покрывала засохшая кровь. Все мои представления о Ридженси смялись. Я бы никогда не подумал, что он может быть таким неосторожным. Впрочем, если он воспользовался этим оружием для Джессики (а это наверняка так), можно ли допустить, что с тех пор ему просто не удалось заставить себя вновь взять его в руки? Если под человеком зияет бездна, бывает утешительно обнаружить, что его братьям по безумию тоже знакомы страх и трепет.
Погруженный в свои мысли, я проехал через весь город и только потом сообразил, что мачете следовало бы спрятать в багажник, а не везти рядом с собой на переднем сиденье. В это время я был уже у кольцевой развязки в конце Коммершл-стрит, где высадились колонисты, а теперь низину пересекает волнолом. Тут я затормозил, поднял крышку багажника и положил туда мачете — на его лезвии я заметил щербины, — потом захлопнул крышку и увидел, что за мной остановился другой автомобиль.
Оттуда вышел Уодли. Скорее всего он успел прилепить на мой задний бампер новый маячок. А я даже не проверил машину!
Он направился в мою сторону. Мы были у волнолома совершенно одни, и лунный свет позволял видеть достаточно ясно.
— Надо поговорить, — сказал он. В руке он держал пистолет. На нем, без сомнения, имелся глушитель. Кроме того, он действительно выглядел в точности как мой, двадцать второго калибра. Не нужно было обладать большой силой воображения, чтобы представить себе сидящую в его патроннике пулю с мягким кончиком.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Уодли, — сказал я, — ты весь грязный. — Однако мой голос прозвучал нетвердо, и мне не удалось прикинуться, будто я не чувствую большого уважения к тому, что блестит у него в руке.
— Хоронить людей — тяжелая работа, — сказал он.
Даже в неверном свете луны, с трудом пробивающемся сквозь рваные облака, было заметно, что он выпачкан в мокром песке вплоть до самых очков и волос.
— Прогуляемся по камням, — предложил он.
— Мне будет трудно, — сказал я ему. — Я повредил ногу, когда ударил Студи.
— Да, — ответил Уодли, — он так и думал, что ты ударил его ногой. И злился на тебя.
— Я ждал, что он сегодня ко мне зайдет.
— Больше мы Студи не увидим, — сказал Уодли.
Он сделал вежливое движение дулом пистолета, словно предлагая мне самый удобный стул в гостиной. Я двинулся в путь в нескольких шагах впереди него.
Это была нелегкая прогулка. Волнолом протянулся по песчаным низинам, болотам и заливу на целую милю, и шагать приходилось по камням, из которых он был сложен. Достаточно ровные сверху, они образовывали почти непрерывную тропу, но там и сям надо было перепрыгивать четырех— или пятифутовые щели или спускаться по одной покатой скале и подниматься по другой. В темноте, с моими ранами мы шли медленно. Но его это, похоже, не трогало. Позади нас иногда проезжали машины, направляющиеся по Коммершл-стрит к развязке, — там они либо поворачивали на стоянку у гостиницы «Провинстаунская», либо устремлялись мимо болот туда, где начинается шоссе, но после того как мы одолели первые несколько сот футов нашего пути, эти машины стали казаться совсем маленькими. Их фары мерцали вдалеке, точно сигнальные огни кораблей в море.
Вода стояла высоко, но уже начала убывать, так что верхушки камней выступали над ней футов на восемь — десять. Внизу слышалось журчание моря, отступающего с низин сквозь волнолом. Возможно, в этом были виноваты боль в ноге и тяжело пульсирующее плечо, но я чувствовал, что смирился со своей судьбой. Если мне суждено окончить жизнь на этой бесконечной дамбе — что ж, есть и худшие места, и я слушал карканье чаек, провожающих нас в этот ночной поход. Как громко они перекликались во тьме! Мне чудилось, будто я могу услышать даже, как колышется в пещерках под камнями морская трава и губки проедают скорлупу устриц. Море дышало, уходя от волнолома и обнажая льнущие к камням водоросли. Вечер выдался безветренный — если бы не ноябрьская зябкость, его можно было бы принять за летний, так спокойна была вода, — но нет, стояла все же поздняя осень: весь этот покой был подернут северной стужей, напоминающей о тех вечных царствах, где магнетические силы скованы льдом и недвижны.
— Устал? — спросил он.
— Ты хочешь перейти на ту сторону?
— Да, — сказал он, — и предупреждаю тебя, после дамбы надо будет сделать еще полмили по берегу. — Он показал налево, примерно на середину пути между концом волнолома и маяком, находящимся милей левее, на самом кончике длинного берегового вала, которым завершался Кейп-Код. Весь этот участок берега до самого маяка был свободен от асфальта и построек — там были только песчаные дороги для четырехколесных экипажей, а они вряд ли покажутся у моря поздним ноябрьским вечером.
Когда-то на том месте процветал Адов Городок.
— Путь неблизкий, — сказал я.
— Проверим, дойдешь ли, — отозвался он.
Он держался в приличном отдалении от меня, чтобы не было нужды нести пистолет в руке, а когда встречалось серьезное препятствие (были один-два спуска, где камни осели и покрылись коварной слизью), просто ждал, пока я переберусь через него, а потом трогался дальше.
Спустя некоторое время я приободрился. В пору катастроф важнее всего местные новости, а мой палец, сломанный или нет, похоже, стал гнуться чуть получше, да и ушибленная левая рука освоила еще несколько маленьких движений, не причиняющих боли. Вдобавок мой страх не был беспросветным. Несмотря на то что я слышал об Уодли в тюрьме, я не всегда воспринимал его серьезно. В конце концов, когда нас выгнали из колледжа, я видел, как он плачет. С другой стороны, мне не хотелось провоцировать его указательный палец на решительные действия, и я старался не делать резких жестов. Сейчас вряд ли стоило полагаться на одни только юношеские впечатления.
Одолев больше половины пути, я попросил передышки. Он кивнул и сел футах в десяти от меня, достаточно близко, чтобы можно было разговаривать. Теперь пистолет снова был у него в руке. Именно в это время он быстро просветил меня относительно некоторых деталей. Ему хотелось говорить.
Коротко: Ниссен мертв. Студи мертв. Бет покинула город вместе с Тесаком Грином.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил я.
— Я видел, как Тесак убил Студи. И как Бет с Тесаком собирались ехать. Я же сам им и денег дал. Они отправились в фургоне, который ты раздолбал. Это ее фургон.
— Куда они поехали?
— Бет подумывала о том, чтобы навестить своих папашу с мамашей в Мичигане. Вроде бы они на пенсии и живут в Шарлевуа.
— Тесак, наверное, произведет на жителей Шарлевуа неизгладимое впечатление.
— Импозантным неграм рады везде, кроме Нью-порта, — серьезно заявил он.
— Бет не было жалко Паука?
— Я сказал ей, что он удрал. Она не слишком огорчилась. Сказала, что хочет продать дом. По-моему, она уже давно скучала по Мичигану.
— Она знает, что Студи мертв?
— Нет, конечно. От кого бы?
Я попытался сформулировать следующий вопрос потактичнее, как если бы разговаривал с незнакомцем и рассказал ему анекдот про поляка, а затем решил спросить: «Ну а вы-то, случаем, не поляк?» С
