получалось это у него неважно. Мед, забранный им, почему-то имел привкус воска; кроме того, при всей своей экипировке Алоис всякий раз оказывался изрядно покусан.
Сейчас дело обстояло куда серьезней. Едва ли ему удастся продать свой мед, если тот не будет беспримесно чистым. Увидит покупатель в меду хоть одну дохлую муху, и пиши пропало!
Значит, надо было вновь обратиться к старому козлу за помощью и советом. Но на сей раз Алоис чувствовал себя куда уверенней и снисходительней. Он и сам удивился тому, что его сейчас ничуть не покоробила вонь. Конечно, Старик разбирается в пчелах лучше него, Алоиса, зато Алоис не из тех, кто разражается рыданиями просто потому, что у него ничего не получилось.
Поэтому-то он и взял с собой Алоиса-младшего, а Старик принял их довольно сердечно. Ему, если будет уместно так выразиться, осточертело одиночество. Процесс выздоровления затянулся и оказался весьма болезненным. Гордость пошатнулась под тяжестью не столько утрат, сколько несбывшихся надежд. Отшельники не часто предаются размышлениям о собственной участи, и эти размышления нагоняют на них тоску. Причем не важно, идет ли речь об отшельнике, опекаемом Наглыми, или о нашем клиенте, или, что, правда, встречается крайне редко, об отшельнике, сохраняющем относительную независимость (недолго ему оставаться независимым: одиночество делает его легкой добычей); в любом случае, мозги отшельнику необходимо прочищать минимум раз в году. В последнюю неделю перед визитом Алоиса мне пришлось поработать со Стариком. Он впал в уныние из-за того, что окончательно понял: ему уже не доведется стать общественно значимой фигурой; меж тем надежда на это питала долгие годы его тщеславие. У него не было жены, не было детей, не было реальных денег. И его преследовали воспоминания о мужчинах и женщинах, в разное время обошедшихся с ним одинаково несправедливо, причем никому из обидчиков он так и не смог отомстить. И, конечно, он был страшно разочарован тем, что так и не получил власти (и не удостоился отличий), на которую (и на которые) по своим способностям вправе был рассчитывать. Как это чаще всего и бывает, вслед за несчастным случаем наступила депрессия, усомнившись в своем умении обращаться с пчелами, он усомнился в самом себе.
Я счел для себя обязательным присутствовать при визите Алоиса, потому что мне нужно было взбодрить Старика. Мы умеем нагонять на клиента тоску и страх, но при необходимости можем и развеять их на часок-другой, можем даже заставить его почувствовать себя счастливым. Нам не хочется, чтобы наши клиенты умирали людьми сломленными и опустошенными. (Куда предпочтительнее, если они гибнут молодыми — и в ярости!) Большинство наших клиентов, достигнув преклонного возраста, просто перестают существовать из-за отсутствия у них души, если только их не воскрешает к новой жизни Болван, которому не нравится отказываться от своих творений, больших или маленьких, умных или глупых, отчего, в частности, в здешнем мире становится все больше и больше посредственностей.
Ситуация, разумеется, не столь однозначна, потому что и мы, в свою очередь, стараемся найти полезное применение даже самым выдохшимся и выработавшимся клиентам.
Следовательно, мне нужно было поднять Старику настроение. И мне удалось отвлечь его от самых горьких мыслей, едва парочка Алоисов — старший и младший — переступила через порог. Я даже заставил Старика вспомнить о том, что он в некотором смысле красавец мужчина. Сыграть на человеческом тщеславии для нас всегда бывает проще всего. Старик мгновенно проникся трепетным чувством к Алоису- младшему. Впервые за долгие годы ему захотелось заняться любовью с мальчиком.
Поздоровавшись и осведомившись о здоровье старика, гости перешли к расспросам.
— Сбор меда? Ну конечно же! Я вам всё объясню.
Превосходно себя чувствуя и уже положив глаз на юношу, Старик изъявил радостную готовность описать искомую процедуру во всех подробностях.
— Да, — сказал он, внезапно обретя вторую молодость, — сбор меда является, строго говоря, искусством. Я рад, что вы пришли ко мне именно сегодня, потому что при всех способностях твоего отца, — Старик говорил, попеременно обращаясь то к обоим Алоисам, то только к младшему, — а он человек блестящего ума, этого у твоего отца не отнимешь, совершенно блестящего, любому пасечнику, даже самому одаренному, необходимо изучить то, что становится для него призванием. Сейчас, после долгой зимы и теплой весны, а именно весна дает нашим надеждам исполниться, личинки в наших сотах уже вот-вот выведутся. Это, я бы сказал, судьбоносный час для каждого истинного пчеловода. Пчелы в ульях уже разбились по бригадам: те, что старше, вылетают на сбор пыльцы и нектара, те, что младше, остаются в улье и выполняют здесь самые разнообразные обязанности; одной из которых, например, является следующая: они наполняют пустые соты медом, после чего запечатывают их тонким слоем воска. Это дело сложное, и оно требует от пчелы подлинной виртуозности. Мальчик мой, Алоис, это самое настоящее чудо. Эти пчелы так молоды, некоторым из них всего десять дней от роду, но они уже превратились в самых настоящих мастериц своего дела. Слой воска, которым запечатывают соты, не толще папиросной бумаги.
Алоис-старший, с трудом удержавшись от того, чтобы сказать: «Мне это уже известно», подмигнул сыну. Он заранее предупредил мальчика о том, что им обоим уготована роль слушателей: «Когда речь заходит о пчелах, Старик может говорить целыми абзацами. Даже целыми страницами. А от тебя ждут только одного: чтобы ты молча кивал. Мне наверняка известны девять десятых из того, что мы сегодня услышим. Но тут как на рыбалке: наберись терпения, и что-нибудь непременно выудишь».
— Итак, — продолжил Старик, — забор, если осуществить его ненадлежащим образом или в ненадлежащее время, может грубо попрать жизненный и трудовой уклад пчел. Таким образом, первый вопрос, встающий перед пасечником, формулируется так: «Когда?» — Он торжественно поднял руку, словно бы призывая слушателей затаить дыхание. — Поздним утром! Это, безусловно, самое лучшее время. В ульях тепло, но еще не слишком жарко. Рабочие пчелы находятся в сонном состоянии. Я зайду настолько далеко, что скажу: в этот час маленькие труженицы устраивают себе сиесту. В конце концов, это ведь… — старик ухмыльнулся, —
Из вежливости Алоис-старший тоже улыбнулся. Его примеру последовал Алоис-младший.
— Что ж, — продолжил Старик, — мы сделали серьезный шаг в правильном направлении. И по этому случаю я собираюсь одолжить вам пустой улей.
— Чтобы у нас нашлось, куда пересадить пчел из медоносного? — спросил Алоис-младший.
— Именно так. Ты на редкость сообразительный юноша. И, как я погляжу, уже полностью сосредоточился на специфике неизбежно возникающей ситуации.
— Да, — вступил в разговор Алоис-старший, — он парень смышленый, но, позволю себе заметить, что, на мой взгляд, когда отделяешь пчел от меда, без разделительной доски не обойтись…
— Разумеется, — не дал ему договорить Старик. — И каков же будет наш первый шаг?
— Определить местонахождение пчелиной матки, — ответил Алоис-старший. — Этому вы меня уже научили. — Теперь он обратился к сыну: — Пчелы, знаешь ли, запаникуют, если им не будет известно, где находится их королева. Для того чтобы переместить их из одного ящика в другой, надо сначала пересадить пчелиную матку.
— Вот именно. Я уже показал твоему отцу, как определять местонахождение этой дамы. Тут наступает самое время пустить в ход королевскую клетку. — Старик достал из кармана сравнительно плоскую коробочку, похожую на колоду игральных карт. — Ну и охотничье стекло!
— Я знаю. Отец уже показывал мне это. Он даже разрешил мне сдуть одну из маток с охотничьего стекла в клетку!
— Это замечательная процедура, — сказал Старик. — Но примерно через год, когда ты уже продвинешься настолько далеко, как я рассчитываю, надобность в клетке отпадет. Ты сможешь пересаживать королеву просто пальцами.
— Да, — согласился Алоис-старший, — только спешить с этим не будем. — И он замахал руками, словно отбиваясь от наседающих на него пчел и вместе с тем напоминая Старику, каким несчастьем может обернуться столь безрассудная смелость.
— Не далее как вчера, — возразил на это Старик, — я пересадил трех пчелиных маток в три разных улья. Причем проделал это вручную. Конечно, я мог бы воспользоваться охотничьим стеклом. Не стану спорить с твоим отцом: такая процедура куда безопаснее. Но я сейчас как акробат, сорвавшийся с трапеции. У меня нет другого выбора, кроме как подвергнуть себя — verdammt![15] — этому риску вновь.
Строго говоря, Старик на этот раз прибег к помощи охотничьего стекла, но, будучи нашим давним
