духота и жаркие лучи солнца, а тело Эдона уже не давило, а сделалось легким покрывалом, под которым было так уютно лежать.
— Вы полностью истощили меня, жадная колдунья. — Губы Эдона скользнули по ее шее. Он, оказывается, жив, хотя и издает стоны, словно смертельно раненный. Грудь его слегка вздымалась.
Эдон потер лицо и облизал губы. Но сил от этого не прибавилось.
— Эдон… — с трудом проговорила Тала, — я, наверное, никогда не смогу выйти отсюда. Вы научили меня кричать от любви. И мне надо все хорошенько обдумать. Ведь должен же быть какой-то закон, дающий мужчине такую власть.
Эдон фыркнул — смеяться у него не хватало сил. Пока. Он лишь с нежностью потянул ее за косы.
— Я найду огромный мешок и надену вам на голову, чтобы моей милой возлюбленной не пришлось смотреть людям в глаза, когда они станут поздравлять меня с любовной победой.
От лихой улыбки Эдона у Талы размягчилось сердце. Что ей делать? Пути назад нет — она уже влюбилась в него.
— Смотрите, чтобы удаль не ударила вам в голову, — предупредила она. Тала вполне пришла в себя и даже смогла сжать покрепче кулак, когда Эдон захотел поцеловать ей ладонь.
— Благодарю вас, Тала. Мы с вами недурно развлеклись.
— Развлеклись? — У нее похолодело внутри.
Он посмотрел в окно, чтобы по небу определить время. Солнце было видно наверху забранной слюдой части проема, и его лучи яркими пятнами прыгали по каменной стене и по полу. Был третий час пополудни.
— Я хочу пить, Тала. Встаньте и подайте мне воды.
— Вы шутите, викинг! — Тала еще не пришла в себя от оскорбления. «Развлеклись»!
Эдон повернул к ней голову. До чего же она похожа на кошку, нежащуюся на солнышке! Однако нрав у этой кошки строптивый.
— Так вы принесете мне напиться или нет?
Тала открыла глаза. Эрла следовало проучить за высокомерие.
— С какой стати? Как только я смогу встать с постели, то отправлюсь к брату.
— Ага. — Эдон сел, свесив ноги с кровати. Затем легко встал. — Значит, вы собираетесь в Эвешем навестить брата? Избалованный мальчишка и дня не может без вас обойтись! А вы ведь заявляли, что стесняетесь выйти отсюда и посмотреть в глаза моим придворным. Как с этим быть?
— Ничего подобного я не заявляла, — возразила Тала. Она села и протянула руку к чаше с водой, которую Эдон налил из кувшина.
Он нахмурился.
— Нет, объявляли. А я сказал, что надену вам на голову большой мешок. Все в замке слышали ваши крики, Тала ап Гриффин. Вы, должно быть, не заметили, как стало тихо за дверью, когда вы кричали, но я- то заметил. Вы такая маленькая и слабенькая, но в порыве сладострастия можете орать не хуже ирландских духов.
У Талы запылало лицо. Эрл осушил чашу с водой и поставил ее на стол, затем сдернул с Таты одеяло.
— Отдайте его обратно! Ах вы, грубиян! — Она поймала угол одеяла. — Я не хочу сидеть здесь голой вам на потеху!
— Не хотите? — Эдон выхватил одеяло из ее рук, свернул его в комок и выбросил в окно.
Тала от неожиданности чуть не задохнулась. Она провела рукой по волосам и огляделась, ища свою одежду. Эдон первым успел схватить ее платье и начал сворачивать его в тугой комок, как и одеяло.
— Не смейте! — Тала поднялась с кровати. Неужели он и платье выбросит?
Темные брови Эдона изогнулись.
— А зачем одежда принцессе, которая не собирается покидать эту комнату? — спросил он. — Она ведь ждет, что ей будут прислуживать? Я попросил напиться, а вы отказались подать мне воды, зато протянули руку к моей чаше. Если хотите получить свое платье, то подойдите и возьмите его, пока оно не очутилось за окном. Во дворе найдутся люди, которые сохранят его на память о ваших сегодняшних криках.
У Талы задрожала нижняя губа.
— Почему вы так жестоко со мной обходитесь?
Эдон решил не обращать внимания на женские слезы.
— А почему вы такая непослушная? Слезы застыли у нее в глазах, не успев пролиться.
— И неразумная? — добавил Эдон.
— Что ж, бросайте мое платье из окна. Может, какая-нибудь бедняжка, которой нечего на себя надеть, кроме грубых лохмотьев, поймает его. Мне не жалко — у меня много платьев. К тому же я вообще не нуждаюсь в одежде. Я могу произнести заклинание, и никто не заметит, что я голая.
Тала снова провела по волосам, повернулась и пошла к двери. Она взялась за ручку и дернула ее.
Эдон, не глядя, кинул платье через плечо. Ему было наплевать, упало оно из окна или нет.
— Если вы откроете дверь и выйдете из комнаты, то, несмотря ни на какие заклинания, очень об этом пожалеете.
Тала тряхнула головой, и волосы разлетелись у нее по плечам.
— Викинг, я и так уже о многом пожалела!
С этими словами она с силой отворила дубовую дверь и вышла.
Глава тринадцатая
С грохотом захлопнув за собой дверь и почти ничего не видя от гнева, Тала вышла в залу и… замерла.
В зале было полно народа!
Она этого не ожидала, полагая, что придворные Эдона еще не вернулись с базара. Ей следовало хотя бы произнести заклинание, чтобы стать невидимой для окружающих, прежде чем в сердцах хлопать дверью спальни.
Гордость сыграла с ней злую шутку. Стук двери заставил всех повернуть к ней головы, и на обнаженную Талу уставились удивленные глаза.
Она услыхала, как охнула леди Элойя, а с кресла Эдона поднялся… король Альфред. Наступило гробовое молчание. Король остановил Венна ап Гриффина, пытавшегося вытащить из ножен кинжал.
— Пустите меня, сир! — кричал юный принц. — Я говорил, что мы опоздаем. Я убью негодяя!
Тала чуть не задохнулась. У нее было два выхода: пройти вперед, упасть к ногам родича и молить о защите либо, забыв о гордости, вернуться к Эдону и тем самым дать ему возможность злорадствовать до конца ее дней.
Прекрасно сознавая, что наказания в любом случае не миновать, она сделала выбор в пользу короля, который в прошлом был к ней милостив.
Казалось, что время остановилось. Никто не пошевелился, когда Тала пересекла залу и, приблизившись к королю, опустилась на колено и низко склонила голову. Ее спутанные волосы упали на плечи и прикрыли наготу, она сложила вместе ладони и торопливо произнесла:
— Ваше величество, простите меня. Я прибегаю к вашему милосердию.
Тале хотелось умереть. Хоть бы по воле Луга разверзся пол башни и поглотил ее! Она не смела поднять глаз с неокрашенных досок пола и взглянуть на короля.
— Ради Бога, прикройте женщину моей мантией! — задыхаясь от возмущения, произнес Альфред.
Тут же главный управитель схватил отороченную горностаем тяжелую королевскую мантию и набросил Тале на плечи. О ужас! Вот куда завело ее собственное упрямство! Она многое отдала бы, если б можно было вернуть время на четверть часа назад.
