необычным: ведь ежедневно в десять утра устраивались так называемые «пресс-конференции», на которых обязательно присутствовали все эти люди. Они обсуждали вопросы, которые касались «большого штаба». И если «штаб» собирают второй раз в день, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее.
К сожалению, не все были на месте. Отсутствовал капитан 1-го ранга Натузиус, вышедший в море на японском крейсере. Торговый атташе находился в отпуске, а один из секретарей посольства уехал в качестве курьера в Шанхай.
Всех входивших в кабинет Тратт приветствовал любезной улыбкой.
— Не исключено, господа, — начал посол, движением руки предложив всем сесть, — что я пригласил вас напрасно. Но господин Богнер только что сообщил мне некоторые вещи, над которыми, возможно, следовало бы задуматься.
Он повернулся к атташе по связям с полицией.
— Будет, пожалуй, лучше, если вы, дорогой Богнер, расскажете все сами.
Атташе был польщен оказанной ему честью.
— Вы знаете, — начал Богнер, — что у меня отличные отношения с японской контрразведкой… В конце концов, это входит в мою задачу. Полковник Одзаки некоторое время назад говорил мне, что засечен тайный передатчик. Он выходит в эфир редко, радиограммы всегда очень короткие и состоят всего из нескольких слов. Передатчик хотя и меняет свое месторасположение, но все время остается в радиусе примерно ста километров от Токио. Людям Одзаки, не имеющим хороших пеленгаторов, пока не удалось захватить передатчик. Он причиняет японцам много хлопот, и даже премьер-министр очень обеспокоен…
— Учитывая шпиономанию, которой страдают наши друзья, — заметил военный атташе полковник Фихт, — можно себе представить, какой у них переполох. Но, как бы там ни было, эту штуку надо найти.
— И людей тоже, — добавил военно-воздушный атташе.
Посол нервно крутил карандаш.
— Прошу, господа… самое серьезное еще впереди. Оба военных смущенно умолкли и с любопытством взглянули на Богнера.
— Полковник Одзаки, — продолжал тот, — прислал мне через своего адъютанта текст короткой радиограммы, перехваченной сегодня утром. Всего несколько слов или, скорее, цифр. Контрразведчикам, конечно, трудно разобраться, о чем в ней говорится, и они подумали, не сможем ли мы…
— Действительно неприятный случай, — прервал Богнера посол, которому показались слишком длинными объяснения атташе по связям с полицией, — и очень некстати, что как раз сегодня отсутствует капитан. Перехваченная радиограмма содержит координаты корабля, точнее, в ней обозначена точка в южной части Тихого океана… точка в открытом море…
Он сделал паузу, чтобы дать возможность всем осознать сказанное.
Но до атташе по вопросам культуры Хефтера смысл сообщения посла не дошел. Волны южной части Тихого океана не входили в сферу деятельности атташе. Поэтому ему захотелось узнать, почему эта точка в таком сыром месте вызвала тревогу посла.
Все подавленно молчали. И только посол сердито произнес:
— Я позволю себе надеяться, что все присутствующие поймут, что же сейчас является самым важным. Я имею в виду военные действия, которые мы ведем. Честь и хвала вашей музыкальной неделе, мой дорогой… Однако, откровенно говоря, мне сейчас гораздо ближе к сердцу наши блокадопрорыватели. «Марианне» удалось дойти по крайней мере сюда. Но «Аахен» еще в пути. Все теперь зависит от того, встретит он в море танкер или нет. В противном случае судно останется вместе со своим ценным грузом посреди океана. И произойдет несчастье, если точка встречи окажется известной противнику! А это точка… в южной части Тихого океана. Я полагаю, дорогой Хефтер, что теперь даже вы поймете, почему нас очень встревожило сообщение полковника Одзаки о тайном радиопередатчике. И этот передатчик посылает неизвестно куда и кому донесение, в котором говорится о точке в южной части Тихого океана.
Атташе покраснел, словно школьник, от нотации, прочитанной послом.
— Прошу прощения… Я не знал обо всех этих вещах. Но его оправданий никто не слушал. Речь шла о весьма важном вопросе: можно ли как-нибудь установить, где должен встретиться блокадопрорыватель с танкером?
— Без «капитана Каррамбы» мы едва ли что-нибудь узнаем, — сказал полковник Фихт, пожимая плечами. — Он единственный, кто это знает… он связывался с «Аахеном» по радио и согласовывал все дело с японским военно-морским командованием.
— А нельзя ли как-нибудь связаться с Натузиусом?.. Он же отправился не на тот свет!
— Для нас он на том свете, — отрезал Богнер.
— Во-первых, капитан на японском крейсере где-то в открытом море, а во-вторых, мы же не можем радировать ему открытым текстом: это прочтет полмира.
— Разве дело так горит? — поинтересовался Хефтер. — Когда он возвращается?
На наивный вопрос атташе, только что севшего в лужу, никто не обратил внимания. Посол бессильно развел руками.
— Прежде всего никто из нас не может сказать, когда должна состояться встреча.
— В перехваченной радиограмме, — разъяснил Богнер, — говорится только о точке. Время рандеву не указано. Возможно, дата была передана позднее… К сожалению, вторую радиограмму перехватить наши друзья не смогли.
Посол решил предостеречь от поспешных выводов.
— Прошу вас, господа… Мы говорим сейчас только о вероятности того, что в радиограмме шла речь об «Аахене». Это еще вовсе не доказано… В конце концов, Тихий океан не пруд, там могут встречаться и другие.
— Но максимум осторожности соблюдать необходимо, — предупредил доктор Зорге. — Все это дело мне кажется очень серьезным, господин посол. Надо что-то делать.
— Надо, надо, дорогой мой, — поддержал посол своего друга, улыбнувшись ему. — Я уже думал… Может быть, самое лучшее — связаться с японским главным военно-морским штабом. И немедленно.
Он повернулся к Равенсбургу.
— Вы хорошо знаете семью барона Номуры. Поезжайте к нему. Захватите с собой радиограмму. Он сразу увидит, касается она «Аахена» или нет…
Равенсбург кивнул. Посол протянул ему листок бумаги с текстом.
— Разумеется, вы поговорите с ним наедине.
— Конечно, господин посол.
— Да-а, — заключил Тратт, — нам остается только надеяться на лучшее.
Присутствующие встали, прощаясь с послом жестом, который был лишь слабым подобием «германского приветствия». В жаркое время года, когда у всех были влажные ладони, взмах правой рукой был очень гигиеничным приветствием. Его даже рекомендовали врачи. Только Богнер, придавая большое значение этому жесту, вытягивал руку на всю длину и поднимал ее, как полагалось.
— Дело с передатчиком, — заметил Зорге, идя с группой сотрудников посольства через сад, — мне очень не нравится. И как это японцы не могут покончить с ним?.. — покачал он головой.
Атташе по вопросам культуры отнесся к известию проще.
— А кто знает, может быть, это радиолюбители. Среди них есть совершенно безобидные люди, которые стучат просто так, для удовольствия.
— Владение и пользование частными передатчиками, — разъяснил ему полковник Фихт, — по японским законам категорически воспрещается.
— Именно поэтому… — невозмутимо возразил атташе.
— Что вы имеете в виду? — спросил его Фихт, повысив голос. — Что значит «именно поэтому»?
— Именно потому, что запрещено, это и доставляет людям удовольствие.
Но это объяснение не нашло поддержки.
— Такое удовольствие, мой молодой друг, — строго заметил майор Клатт, — может слишком дорого обойтись любителю.
Группа достигла большого куста сирени, откуда расходились дорожки к различным служебным зданиям. Несмотря на жару, Зорге подал Равенсбургу руку на прощание.
