знакомство с немецким дипломатом доктором Гербертом Равенсбургом. Господин полковник мне приказали установить, что за человек этот господин Равенсбург, не принадлежит ли он к кругу лиц, неугодных нашему правительству.
— Такое задание, — возразил Одзаки, — я мог дать только даме очень умной и беспредельно преданной его величеству. За дипломатами следить очень нелегко. Эти люди подготовлены и знают, что за ними следят.
— В отношении господина Равенсбурга это было не слишком трудно, — поспешила заверить его Кийоми, — его жизнь, его привычки ясны и умеренны. У него нет подозрительных связей, и не было случая, когда его нельзя было бы разыскать.
Она сделала паузу, давая возможность Одзаки задать вопрос. Но тот молчал.
— Я твердо убеждена, — проникновенно продолжала Кийоми, — что господин Равенсбург не относится к числу тех, кого мы должны подозревать. Он исключительно честный человек, человек долга и, несомненно, сторонник японо-германской дружбы.
Кийоми снова остановилась, но поскольку полковник хранил упорное молчание, закончила:
— Поэтому, мне кажется, мы будем только напрасно терять время, продолжая следить за ним. Я надеюсь, что впредь мне не нужно будет докладывать о нем.
Полковник наклонился над столом и очень внимательно посмотрел на нее.
— У меня нет оснований, Кийоми-сан, — подумав, сказал он, — сомневаться в вашем выводе относительно доктора Равенсбурга. Еще меньше оснований — подозревать его. Но он в числе лиц, знавших о вещах, которые стали известны нашему противнику.
Она быстро покачала головой.
— Конечно… но он никогда не совершит неблагородного поступка. Поверьте мне… Я же знаю его!
Полковник слегка ухмыльнулся.
— Мне это, разумеется, тоже известно… Но в нашем деле личные чувства не играют никакой роли. Прошу вас этого не забывать.
Намек обидел Кийоми, и она умолкла. Одзаки сделал вид, что не заметил ее обиды, и продолжал:
— Вы знаете, я предпринял все, чтобы ввести несколько по-настоящему верных людей из своего отдела в германское посольство. Но они там на положении обслуживающего персонала. А в присутствии прислуги все дипломаты молчат… по крайней мере когда речь идет о важных вещах. И хотя посол не знает, что Минами-сан, прислуживающий за столом, отлично говорит по-немецки, он все-таки очень сдержан в его присутствии. Телефон тоже ничего не дает. Ведь сейчас каждому известно, что его могут подслушать. Я все знаю о личной жизни господ немцев. К сожалению, разговоры, которые мне передают дословно, содержат только обычные глупости.
— Мне очень прискорбно это слышать, Одзаки-сан.
— Вы, Кийоми-сан, единственная из всех женщин, которую я могу использовать в германском посольстве. Единственная, кто пользуется там уважением и с кем говорят откровенно… Я имею в виду Равенсбурга. Я слышал, он собирается жениться на вас.
Кийоми вздрогнула, испугавшись осведомленности своего шефа, хотя неумение скрыть свои чувства считалось признаком дурного воспитания. Но она ничего не ответила.
А полковник и не ждал ответа.
— Очень жаль, что это пока невозможно. Разумеется, это — сугубо частное дело, которое по службе меня едва ли может интересовать. А вот что меня интересует, так это полное доверие Равенсбурга к вам.
Кийоми хотела что-то сказать, но промолчала.
— Доверие, которое Равенсбург питает к вам, Кийоми-сан, — единственный успех, которого мы до сих пор смогли добиться в германском посольстве. Мы должны этот успех развить…
— Я же вам говорила, Одзаки-сан, — совершенно неподобающим образом прервала его Кийоми, — немыслимо подозревать, что Равенсбург мог…
— Но зато можно допустить, что Равенсбург кое-что знает о своем друге, о котором и я хочу знать. Я говорю о докторе Рихарде Зорге.
Кийоми удивленно взглянула на своего шефа и повторила имя, которое только что было названо.
— Да, — подтвердил полковник, — Равенсбург интересует меня только постольку, поскольку он является другом доктора Зорге…
Он не договорил. Загудел зуммер телефона. Одновременно вспыхнувшая лампочка означала, что полковника беспокоят по важному делу.
Одзаки взял трубку. По лицу его проскользнуло выражение тревоги.
— Это касается вас, — обратился он к Кийоми, закончив разговор. — Сегодня ночью по дороге на Йокосуку Равенсбург попал в аварию… в довольно тяжелую аварию. Но немецкие автомобили крепкие. Он несколько раз перевернулся, и тем не менее оба целы — и автомобиль, и он сам.
Кийоми вскочила.
— Где он? Одзаки-сан, прошу вас… мне нужно знать.
— В маленькой больнице Тойохара, в двадцати километрах за Иокогамой.
Она была уже у двери, когда он вернул ее.
— Послушайте, Кийоми-сан, я должен как можно скорее узнать, что там произошло на дороге. Это дело мне не нравится… Вторая машина скрылась, а ее номер был фальшивым!
Маленькая больница Тойохара располагалась на высоком берегу. Кровать Равенсбурга выдвинули на веранду. Отсюда он мог наслаждаться прекрасным видом на море, которое там, внизу, под десятиметровым обрывом, шумя и пенясь, разбивалось о скалы.
Но пострадавшему, казалось, было не до окружающих его красот. Он хотел как можно скорее уехать отсюда. Боли, правда, его еще мучили, но кости, видимо, были целы. Он мог бы так же спокойно лежать где-нибудь в Токио и даже у себя дома. Но в больнице настояли, чтобы он остался.
С врачом и несколькими сестрами Равенсбург больше не пытался объясниться: услышав его ломаный японский язык, они лишь закачали головами. Когда он хотел встать, его силой уложили обратно. Он никак не мог им растолковать, что ему нужно немедленно встретиться с капитаном 1-го ранга Номурой из Йокосуки. Равенсбург был близок к отчаянию.
Между тем час шел за часом. А где-то на юге Тихого океана навстречу друг другу шли корабли. Их команды не подозревали, что приближаются к месту, где под водой, может быть, затаился враг.
Равенсбурга не подпускали даже к телефону. А скорее всего, тут его и не было. Вне больших городов японцы живут так, словно сейчас не двадцатый век, а глубокое средневековье.
Наконец он просто ухватил за руку тоненькую медсестру и сказал ей несколько слов по-японски.
Но либо она ничего не поняла, либо ей было дано строгое указание не разговаривать с иностранцем. Она резко вырвала руку.
В этот момент на веранде появилась Кийоми. Любая другая женщина могла бы неправильно истолковать маленькую сценку, случайным свидетелем которой ей пришлось оказаться. Но Кийоми не придала этому значения. И хотя страх за возлюбленного был очень велик, в присутствии сестры она поступила так, как подобает японке: в глубоком поклоне застыла перед кроватью Равенсбурга.
— Как ваше высокочтимое здоровье? Равенсбург уже спустил обе ноги на пол.
— Слушай, Кийоми-сан, — нетерпеливо воскликнул он, — мне нужно немедленно попасть к твоему отцу в Чокосуку! Это очень важно. Пусть мне принесут мою одежду… Ты на машине? Моей больше нет!
Он почувствовал, что тело отказывается ему служить, в затылке загудело, и он потерял равновесие. Кийоми и сестра быстро уложили его обратно в постель.
— У меня есть машина, и я тотчас привезу отца сюда.
Она поняла, что дело очень серьезное, и не стала терять время на разговоры. Равенсбург был благодарен ей за это. Присутствие маленькой медсестры вынуждало Кийоми строго соблюдать японские обычаи: она не могла поцеловать возлюбленного. Склонившись перед ним в глубоком поклоне, девушка улыбнулась и вышла.
Рихард Зорге шел по тщательно ухоженному парку принца Йоситомо.
После своего назначения премьер-министром принц продолжал жить в собственном доме. Он чувствовал себя здесь независимо. В служебной квартире он неизбежно оказался бы в гуще происков и
