Все дипломатические представители стран, некогда состоявших в союзе с Японией, оказались в особых лагерях для интернированных.
Только император остался неприкосновенным. Если бы его устранили, Япония погибла бы в хаосе! На островах возник бы новый, более опасный очаг пожара.
Хотя условия жизни побежденного народа, пережившего восемь лет войны, были тяжелыми, они в значительной степени облегчались благодаря сплоченности всего населения и взаимной помощи отдельных людей.
Лица, разыскиваемые оккупационными властями, бесследно исчезли, различные документы, в получении которых был особенно заинтересован противник, невозможно было найти. Почти все показания, полученные на допросах, вскоре оказывались заранее тщательно согласованными. И все это делалось, чтобы ввести победителей в заблуждение и по возможности надежнее скрыть правду.
272
И хотя американцы пустили в ход целый штаб способнейших специалистов, им не удалось разгадать тайну «дела доктора Зорге», не говоря уж о том, чтобы узнать подлинную правду о его судьбе. Все их попытки найти генерала Одзаки окончились провалом. Генерал исчез, не оставив после себя ни малейшего следа, хотя прекрасно знал, что лично ему, собственно, опасаться нечего — его ни в чем не обвиняют. Все вражеские агенты, арестованные в период войны, были обнаружены в специальном лагере; все они находились в относительно хорошем состоянии здоровья, хотя по действовавшим законам военного времени их ожидала смертная казнь. С арестованными агентами Одзаки обращался корректно и даже по- человечески.
Американцы были крайне заинтересованы в том, чтобы заполучить такого человека к себе на службу. Ибо уже в это время их беспокоил вопрос, как воспрепятствовать созданию в оккупированной стране красного подполья. О коммунистических течениях в Японии, о руководителях этого движения лучше самого генерала Одзаки никто не знал, да и не мог знать. Исчез не только бывший руководитель японской контрразведки, но и все его сотрудники остались ненайденными.
***
В числе многих сотрудников американской секретной службой был допрошен и советник Герберт Равенсбург. Давая показания по «делу доктора Зорге», он ничего полезного сообщить не мог. О дальнейшей судьбе Зорге Равенсбург знал не больше того, что ему однажды рассказал Кацуко.
В начале 1946 года режим содержания интернированных немецких дипломатов был смягчен. Равенсбург получил отпуск и решил заняться розыском личных вещей, которые перед интернированием оставил у своих друзей в Камакуре.
Садовый домик, где хранились его чемоданы, оказался пустым. Друзья рассказали ему, что незадолго до капитуляции Японии к дому подъехал военный автомобиль и какой-то сержант, предъявив полномочия на конфискацию вещей, забрал чемоданы с собой. Сержант оставил адрес, по которому Равенсбургу следовало обратиться за получением своих чемоданов.
Простившись с друзьями не слишком вежливо, чего за
273
ним раньше не наблюдалось, Равенсбург пригородным поездом отправился в Токио с намерением разыскать дом по оставленному сержантом адресу.
Дом оказался в самом населенном и самом бедном квартале японской столицы, в той части города, которая меньше всего пострадала от воздушных налетов. Не без труда ориентируясь в запутанном лабиринте узких улочек и переулков, Равенсбург наконец подошел к ветхому домику, вход в который был завален старой, полуразвалившейся мебелью.
Недоверчиво встреченный какой-то хмурой старухой, он с трудом разъяснил ей цель своего прихода и лишь после того, как показал листок с написанным сержантом адресом, был впущен в дом.
Равенсбург оказался в большой лавке. Судя по всему, здесь торговали старой мебелью, домашней утварью и старинными книгами. Все помещения, через которые ему пришлось проходить, были завалены этим хламом настолько, что он с трудом пробирался сквозь него.
Наконец старуха попросила ее подождать и куда-то исчезла вместе с запиской.
Прошло немало времени, прежде чем появился мужчина немного моложе японки и пригласил Равенсбурга следовать за ним.
Пройдя через два задних двора и какие-то темные сараи, они вышли к большому складу, где хранилось бесчисленное множество обвязанных и опечатанных чемоданов.
— Ваши вещи здесь, — сказал японец и указал в темный угол. — Проверьте, пожалуйста… Все цело…
И вправду, все было на месте. Не пропало ни одной даже самой маленькой вещицы. Чемоданы были уложены друг на друга, а на одном из них висела дощечка с его, Равенсбурга, именем.
Когда Равенсбург обернулся, чтобы поблагодарить японца, он увидел совсем другого человека.
Перед ним стоял генерал Одзаки.
— Окажите честь, дорогой друг. Зайдите, пожалуйста, в мою контору.
Не успел Равенсбург поприветствовать бывшего начальника японской контрразведки, как тот скрылся в узком проходе между стеллажами. Равенсбург последовал за ним.
В конце коридора Одзаки отодвинул едва заметную дверь, и они вошли в небольшую уютную комнату, об
274
ставленную в японском стиле. В углу на угольях подогревалось сакэ.
Подвинув гостю подушку и предложив сесть, Одзаки наполнил чашечки горячим напитком.
— Прошу меня извинить, Равенсбург-сан, за то, что в свое время велел отправить ваши вещи в Камакуру. Сделал это для того, чтобы дать вам случай посетить меня в моем новом заведении.
Едва оправившись от неожиданной встречи, Равенсбург засыпал бывшего генерала такой массой вопросов, что тот вынужден был остановить своего собеседника.
— Вы же знаете, Равенсбург-сан, — с улыбкой проговорил Одзаки, — я люблю последовательность и всегда все делаю по порядку. Сложные вопросы, не требующие срочного решения, обычно оставляю под конец… Что касается меня, то мне не нужно вас спрашивать о том, что вам за это время пришлось пережить. Мне все известно. Я хотел бы вас только поблагодарить за то, что вы на допросе ничего не сказали о моем доме под Омари. Хотя больших неприятностей это мне и не причинило бы… Сейчас никто из моей семьи больше не живет там.
Равенсбург никак не выразил своего удивления. Впрочем, чему тут удивляться? То, что такой человек, как Одзаки, даже теперь располагает прекрасной информацией, Равенсбург принял как факт, само собой разумеющийся.
Сейчас Одзаки был намного общительнее и доступнее, чем раньше. Такая перемена и общность их судеб, судеб побежденных, по-человечески сблизили их и внесли в их отношения больше тепла и искренности, чем это было в то время, когда им приходилось общаться в официальной обстановке.
— Значит, теперь вы торгуете подержанными вещами. Одзаки-сан? — спросил Равенсбург.
— Нет, что вы! Я их держу лишь только для того, чтобы… ну, как бы вам сказать… чтобы сохранять вещи, например, таким людям, как вы. В конце концов, я считаю своим долгом оказывать посильную помощь моим бывшим сотрудникам. А это занятие… торговля подержанными вещами дает мне возможность в какой-то степени сохранять свое бывшее учреждение.
— Как? Разве сотрудники вашей контрразведки целы? Их не разбросало по свету?
Одзаки улыбнулся.
— Ваш вопрос, господин Равенсбург, слишком прямо-
275
линеен, и дать ясный и полный ответ на него мне очень трудно… — Бывший начальник контрразведки немного помолчал, а потом сказал: — Когда американцы проиграли войну против Японии, я попытался…
— Как вы сказали, простите? — прервал его Равенс-бург. — «Американцы проиграли войну против Японии?»
— Конечно, — кивнул головой генерал. — В этом полушарии западные державы войну проиграли. Исход войны решают не военные результаты. Главное не в этом. Самое важное заключается в том,
