Хрупкий, как стекло.
Он лежал неподвижно, не в силах понять, что произошло.
Храм пуст. Все это было злой шуткой. Никакого сигнала не будет.
Эли пришел навестить его.
— Уходи, — тихо сказал Симон. — Чтобы я тебя больше не видел. Чтоб и духу твоего близко не было.
Эли ушел, несчастный и сбитый с толку.
Симон зарылся с головой в подушку и зарыдал.
Со временем его горе утихло. Он оцепенел, словно потерял способность чувствовать. Он лежал, размышляя о своем состоянии, и пришел к выводу, что в нем нет ничего сколько-нибудь жалкого. Оно просто бесполезно. Предстоящая жизнь казалась ему бесцветной и ничем не примечательной. Он думал, где взять силы, чтобы прожить ее.
Наконец он встал с постели и от скуки пошел в кабинет. Сперва у него кружилась голова и от слабости подгибались ноги, но он почувствовал себя лучше уже оттого, что он мог двигаться. Прежде чем вернуться в постель, он час читал Платона и обнаружил, что он снова испытывает интерес к чтению. Весь следующий день он провел за чтением, сидя за столом. Через день он поднялся из постели после завтрака и сказал Деметрию, что выздоровел.
Большую часть времени он проводил за чтением. В основном он читал книги по философии, но иногда брал с полки томик поэзии, книгу по истории или один из магических трактатов. Читал он беспорядочно: перечитывал некоторые отрывки по нескольку раз, пропускал целые разделы, перескакивал с одного автора на другого, придерживаясь одной темы. Он что-то искал.
К концу недели он понял, что этого не найдет. В книгах не было ничего, кроме слов.
Он поставил книги обратно на полку и подошел к окну. Был ранний вечер. Прохладный ветерок взметнул дневную пыль и принес отдаленный стук молотка медника. С соседней улицы слышался шум громкой ссоры, разгоревшейся между двумя возчиками. На крыше соседнего дома щебетала птичка.
Симон сказал Деметрию, что отправляется на прогулку, и вышел из дома.
Он пошел по направлению к театру, где давали глупую комедию, которая нравилась публике, прогулялся в толчее базара и собирался возвращаться домой, когда, шагая по улице, ведущей в один из бедных районов, увидел небольшую толпу. Непроизвольно он двинулся туда. Вероятно, это было представление фокусника или акробата, а возможно, и мага. Он удивился, каким острым было чувство зависти.
В центре образованного людьми круга стоял худощавый, просто одетый, ничем не примечательный человек. Перед ним стояла почти вдвое согнувшаяся женщина с привычным выражением боли на лице. Ее правая рука судорожно дергалась. Симон видел ее на рынке: она была такой с рождения.
Он взобрался на корзину с оливами, чтобы лучше видеть.
Человек протянул руку и положил ее на плечо женщины. Он что-то сказал. Толпа затихла.
Это было подобно выпрямлению засохшего растения после дождя. Что-то пробежало по телу горбуньи, расслабляя, выпрямляя и успокаивая его.
Она стояла прямо. Она была здоровой.
—
Женщина бросилась в ноги исцелителю. Он поднял ее.
Поверх толпы его глаза нашли Симона и встретились с глазами бывшего мага.
3. Царствие
— Я была в поле, — возбужденно рассказывала сестра Ребекка, — собирала хворост для очага и думала о том, сколько хвороста мне нужно, ведь мне нужен хворост назавтра, чтобы развести очаг, и будет ли достаточно хвороста назавтра, или мне придется искать его в другом месте, и я начала беспокоиться, и вдруг это снизошло на меня. Это было подобно… Просто снизошло, и всё. «Не беспокойся о завтрашнем дне». И я поняла.
Она замолчала и положила руку на колено Симона.
— Ты понимаешь? — спросила она.
— Да, конечно, — равнодушно сказал Симон.
— И даже если его будет недостаточно, — продолжала сестра Ребекка, —
Она одарила небольшую группу людей, собравшихся вокруг очага Иосифа, лучезарной улыбкой. Они тоже улыбнулись: ей и друг другу, радуясь общему открытию.
Огонь затухал.
— Это означает, — продолжила сестра Мириам, — что нам не надо беспокоиться ни о чем. Вот что это на самом деле означает.
— Да-да, — согласилась с ней сестра Ребекка. — Потому что Бог все знает.
— Да. И ты чувствуешь себя защищенным, по-настоящему защищенным. Не так ли?
— Да, это прекрасное чувство.
— Мне очень жаль, — задумчиво сказала сестра Мириам, — людей, которые не знают того, что знаем мы.
Воцарилась спокойная тишина — членов этой небольшой группы объединяло чувство внутреннего покоя.
Симон посмотрел на Филиппа. Тот сидел в уголке, не принимая участия в разговоре, но слушал внимательно. На его лице была улыбка. Симон изучал эту улыбку. В ней не было и тени иронии.
— Как ты творишь свои чудеса? — спросил Симон.
— Силой Господа, — ответил Филипп.
— Но ты обращаешься и к другому имени, — сказал Симон.
— Да, — сказал Филипп, — к имени Иешуа.
— Человека, о котором вы постоянно говорите?
— Да.
— Ты вызываешь его дух?
— Да.
Симон бросился в атаку:
— Он был казнен как преступник.
— Да, но он не был преступником.
— Кем же он тогда был? — рассмеялся Симон.
— Он был Спасителем, — сказал Филипп.
Симон повернулся и пошел прочь.
Позже он предпринял еще одну попытку:
— Этот Иешуа, он был богом?
— Конечно нет, — сказал Филипп. — Ты сам это прекрасно знаешь. Есть только один Бог.
— Тогда ты взываешь к нему как к чудотворцу? Как к имени Моисея?
— Он был могущественнее Моисея.
Брови Симона поднялись от удивления.
— Какие чудеса он совершил?
— Он исцелил многих людей.
— В большинстве случаев это могло объясняться естественным ослаблением болезни, — сказал Симон.
— Он превращал воду в вино.
— Элементарно.
— Он мог ходить по морю.
— Я могу ходить по воздуху, — сказал Симон.
— Он превратил несколько злаков и рыб в обед, достаточный, чтобы накормить пять тысяч человек.
— Я могу сотворить обед для пяти тысяч человек из ничего, — сказал Симон.
Брови Филиппа поднялись от удивления.