Он освободил запястье от браслета и принялся вытягивать и сжимать пальцы. Открыл замок на кандалах на правой руке. Цепи ударились о стену с лязгом, от которого его сердце учащенно забилось. Вскоре шум утих.
Дверь была открыта.
Он сделал шаг вперед — и вдруг испугался. В камере было безопасно. Ему ничего не надо было делать. Не надо было принимать решений. Пока он был в камере, он не мог быть ни в каком другом месте.
Он сделал еще один шаг. Он ничего не видел.
Пока он оставался в камере, ему не задавали вопросов, на которые он не мог ответить. Пока он был в камере, он не мог наделать ошибок. Пока он был в камере, он не мог никого подвести, кроме себя.
Он заставил себя двигаться вперед.
Пока он был в камере, его не спрашивали, кто он такой, потому что все знали, кто он. Здесь его называли его настоящим именем.
— Господи, — прошептал он.
Перед ним, вырубленный из темноты, был прямоугольник менее насыщенного мрака. Он пошел туда.
Он был в коридоре. Повернул направо, остановился, прислушиваясь к звукам. Он ничего не слышал, кроме стука собственного сердца. Он увидел слабый сероватый свет, достаточный, чтобы различить стены. Должно быть, раннее утро. Он пошел по коридору. Тут он понял, что забыл свои сандалии.
Коридор был полон поворотов и развилок, от него отходили более узкие проходы. Он не помнил, как он сюда попал, но, казалось, ноги знают, куда идти. Он проходил мимо камер, двери которых были распахнуты. Он прошел мимо большого помещения с крашеной дверью и увидел внутри в свете забытого фонаря разбросанные в беспорядке плащи, и перевернутые кубки на столе, и нацарапанный на стене похабный рисунок. Караульное помещение. Выходит, все солдаты ушли? Он снова прислушался. Не доносилось ни единого звука — лишь биение его сердца и слабое шипение свечи в фонаре. Это было похоже на сон.
Он шел дальше как во сне и достиг лестницы. Он стал подниматься, держась за стены, и оказался перед большой дверью. Под дверью была видна полоска серого света, а пальцы ног обдувал холодный свежий ветерок.
Его сердце билось еще учащеннее, а руки дрожали, когда он искал засовы. Они уже были отодвинуты. Прижав дверь всем своим весом, чтобы та не заскрипела, он отвел щеколду и подался назад. Дверь распахнулась. Он вышел наружу.
Воздух был подобен дикому меду: он пил его всей грудью, впитывал кровью, кожей. На светлом небе виднелись несколько облаков, окаймленных розовым цветом. Двор был пуст. Он подумал, что весь дворец пуст, а может, и весь город, весь мир тоже пусты. Царствие пришло, а его привратник опоздал. Он рассмеялся.
Он пересек двор, направляясь к чугунным воротам, и открыл их. Когда он был у ворот, из боковой двери вышел солдат и остановился, глядя на босоногого сумасшедшего, слушая, как тот хохочет на рассвете. Кефа посмотрел на солдата, потом вышел из ворот и захлопнул их за собой. Он двинулся вперед по спящей улице, потом по другим улицам и переулкам, пока не пришел на небольшую мощеную площадь. Он был рядом с центром города. В домах просыпались люди, послышался звук копыт ослика.
К нужному дому было направо. Он стоял и смотрел в его сторону. Потом повернул налево.
V. Спасение
Полная луна висела над кладбищем, как живот потаскухи. В ее свете человек с горбом и деформированной правой ногой сдирал шкуру с козленка.
В нескольких шагах от него вокруг затухающего костра сидели еще трое. Один из них был совсем ребенком, но уродливая внешность мешала определить его возраст. У него практически отсутствовал лоб: голова начиналась почти над самыми бровями и была сплющена, словно он сильно ударился о камень. Рядом с ним сидел крупный, сильный мужчина. Его лохматые волосы не могли даже в лунном свете скрыть отсутствие ушей. Третий человек, сидевший чуть поодаль, был дистрофично худ, постоянно дрожал и ковырял синевато-серые струпья, покрывавшие его ноги.
По обе стороны костра были воткнуты в землю толстые прутья, наклоненные так, что перекрещивались наверху. Рядом лежала куча хвороста. Он предназначался для костра, но хотя пламя угасало с каждой минутой, никто не сдвинулся, чтобы подбросить в огонь немного хвороста.
В стороне от костра, прислонившись спиной к могильному камню, сидел пятый человек — без какого- либо явного уродства, но в одежде изношенной и грязной, как у нищего. Он смотрел на группу, собравшуюся вокруг костра.
Горбун закончил свежевать козленка и отбросил шкуру. Он сделал длинный надрез, засунул во вспоротый живот руку и извлек внутренности, которые выбросил на землю. Пошарив у себя за поясом, он достал кусок бечевки, связал козленку ноги, просунул между ними палку и, хромая, понес висящего вниз головой козленка к костру.
— Почему вы дали ему погаснуть? — в удивлении замер он на полпути.
Трое у костра подняли головы, словно очнулись от глубоких раздумий, и посмотрели на костер так, будто видели его впервые. Горбун сбросил тушку козленка на колени безухому, поворошил угли, пока они снова не разгорелись, и швырнул на них пригоршню хвороста. Огонь на миг ослаб, потом вскинулся высокими языками пламени.
— Он не погас, — угрюмо сказал дистрофик.
— Да уж, только не благодаря вам.
Горбун отошел куда-то в сторону и вскоре прихромал обратно с несколькими плоскими камешками, которые бросил в самый жар. Потом снова взял козленка, отнес его к ближайшей могиле, разложил поверх надгробия и начал резать на части.
— Арг… гар… гар, — с явным беспокойством сказал безухий.
— Он говорит, что не следует этого делать, там грязно, — перевел мальчик без лба.
— Скажи ему, чтобы он заткнул свой идиотский рот.
Нож мелькал в умелых руках, отсекая и нарезая куски.
— Что ты делаешь? — спросил мальчик.
— Целиком ведь он никогда не изжарится, так? Особенно после того, как вы чуть не загасили костер. Все вы паразиты. Приходится все делать самому.
Словно вспомнив о чем-то, он посмотрел в сторону, где в тени, прислонившись к могильному камню, одиноко сидел пятый. Троица у костра тоже посмотрела туда, потом отвела глаза. Горбун сплюнул, чтобы отвести проклятие.
— Гар… арг… арг, — сказал человек без ушей.
— Он сказал, что это мы поймали козленка, — объяснил мальчик без лба.
— А кто вам сказал, где его найти? Именем Бога, если бы я мог пользоваться ногами как следует…
Хромая, горбун принес нарезанное мясо к костру. Пламя погасло, а камни были покрыты слоем раскаленной докрасна золы. Он сдул золу и плюнул на один из камней. Камень зашипел. Он положил по куску мяса на каждый камень, потом похромал обратно нарезать оставшееся мясо.
Человек без ушей, мальчик без лба и дистрофик смотрели на мясо голодными глазами. Когда на горячие угли стал стекать жир, огонь зашипел. Вкусно запахло. Все трое придвинулись поближе к огню.
Безухий задумчиво взял прутик, подцепил кусок мяса с камня и отправил его в рот. Он тотчас вынул его обратно и что есть мочи замахал им, чтобы остудить. Горбун, принесший следующую порцию мяса, отобрал у безухого добычу:
— Жадная свинья! Хочешь урвать больше, чем остальные?
— Хаарг… гар…
Горбун ударил безухого кулаком; безухий покачнулся от удара, но был слишком удивлен, чтобы защищаться. Мальчик схватил горбуна за рукав, но был отброшен в сторону. Он обратился к дистрофику, который оттолкнул его и продолжил ковырять свои струпья.
Мальчик неловко упал у кромки костра и закричал.
Безухий вытащил мальчика из костра и тяжело распрямился.
Человек, сидевший в одиночестве у могилы, нагнулся вперед, чтобы лучше было видно.
Горбун и безухий боролись у кромки костра. Оскалив зубы, кряхтя, они пытались затащить друг друга в
