Лакейская сущность его деятельности беспокоила его не больше, чем в более поздние времена грязная работа – хорошего солдата в окопах. Когда на карту поставлено так много, самый плохой слуга становится отличным. Но под напряжением длинных опасных дней и еще более опасных ночей картина лестницы мадридской церкви заволакивалась туманом, его родина, населенная честными и добрыми людьми, как охарактеризовал англичан Уолсингем, превращалась в сказочный остров в несуществующем море, и даже лицо возлюбленной исчезало среди звезд. Пока Робин был за работой, он тщательно следил за каждым взглядом и шагом. Но что если в минуту усталости он перестанет беспокоиться о том, что произойдет с ним, с королевой в саду Уайтхолла, даже с Синтией и Эбботс-Гэп, и поддастся сну и забвению?
Первым из этих тяжелых дней был вторник – четвертый пень месяца. Все утро Санта-Крус, терзаемый болью, распекал своих командиров. Герцог де Медина-Сидония, скучный человек средних лет, предпочитал праздное времяпрепровождение в своих апельсиновых рощах в порту Санта-Мария, но был вынужден по милости короля Филиппа выполнять труднейшие и ответственнейшие обязанности, к чему не имел ни способностей, ни желания. Прибыв из Кадиса по суше, он взобрался по лестницам на верхний этаж замка Сан-Жулиан, где Санта-Крус сидел за столом, заваленным бумагами. Робин впустил его, закрыв за ним дверь, но старик орал так оглушительно, что снаружи было слышно каждое слово.
– Послушайте! – бушевал адмирал. – Мы должны взять с собой сто восемьдесят священников и всего восемьдесят пять лекарей! Восемьдесят пять, когда с англичанами придется драться двадцати тысячам!
Медина-Сидония самодовольно улыбнулся.
– Когда англичане увидят армаду, у них пропадет желание драться.
– Они просто проползут на брюхе у вас под носом, как сделал Дрейк под дулами ваших орудий в Кадисе перед тем, как сжечь ваши корабли, чтобы придать себе аппетит к обеду! И вы командуете андалузийской эскадрой! Матерь Божья! Да если бы не расположение к вам его величества, вы бы не командовали ни одним кораблем в моем флоте! Будь вы портным или лудильщиком, я бы не купил у вас ни пары штанов, ни ночного горшка! Ну, в чем вы еще нуждаетесь, кроме обучения искусству мореплавания?
Медина-Сидония нуждался в пяти орудиях для каждого корабля.
– А пороха у вас всего на день! Зачем мы вообще плывем в Англию? Устраивать фейерверк?
– Мы возьмем их на абордаж, – заявил Медина-Сидония.
– Ха-ха! – язвительно рассмеялся маркиз. – По-вашему, англичане будут ждать у вас в приемной? Думаете, они такие простофили? А Елизавета? Разумеется, она должна пасть, как стены Иерихона, лишь только вы протрубите в трубу![116] Ой!
Вопль был вызван тем, что маркиз топнул больной ногой Медина-Сидония оставил на столе записку с требованиями и поспешил убраться. Однако Мигель де Окендо, вошедший в комнату следующим, встретил иной прием. Громогласные крики адмирала Санта-Крус перешли в бормотание, и прошел час, прежде чем он ударил в свой гонг. Когда Робин вошел в кабинет, Санта-Крус что-то писал, а Окендо стоял у камина спиной к огню. Своей славой он уступал лишь одному великому адмиралу, хотя и не пользовался расположением короля Филиппа. Окендо лишь недавно миновало тридцать лет, он обладал мужеством и хладнокровием, был отличным моряком и знатным дворянином, а красотой с ним могли сравниться лишь немногие. Робин старательно избегал его взгляда.
– Принеси несколько документов с корабля его превосходительства – «Сеньора де ла Роса», Джузеппе. Вот приказ.
Робин взял бумагу и направился к двери. Но не успел он сделать и двух шагов, как сильная рука легла ему на плечо, вынудив повернуться.
– Постой-ка!
Робин впервые очутился лицом к лицу с Окендо, и, надо признаться, его душа ушла в пятки. Испанец медленно окинул его взглядом с головы до ног. Робину казалось, что он никогда не видел таких пронизывающих глаз. Но еще страшнее взгляда Окендо было его молчание. Он подкручивал усы, но не произносил ни слова. Санта-Крус с усмешкой наблюдал за ним, повернувшись на стуле.
Робин знал, что маркиз питает слабость к Окендо, чувствуя в нем родственную душу, и позволяет ему свободу поведения, с которой едва ли смирился бы в ком-либо еще. Но нервы Робина были настолько напряжены, что в любом мало-мальски необычном явлении он усматривал катастрофу. Подобно Санта- Крусу, юноша вздрагивал даже от сотрясения воздуха, а резкий звук являлся для него пыткой.
– Джузеппе? – осведомился Окендо, продолжая подкручивать усы.
– Марино, – добавил Робин.
– Ты с побережья?
– Из Ливорно.
Глаза Окендо блеснули.
– Умеешь обращаться со снастями?
Душа Робина начала возвращаться на прежнее место.
– Ваше превосходительство, я еще мальчишкой плавал с отцом на его рыбачьей лодке.
– И тем не менее ты проводишь дни между приемной я кладовой, когда у твоих ног океан, который сулит богатства?
Окендо презрительно рассмеялся, но тут вмешался Санта-Крус.
– Оставь мальчика в покое, Мигель. Матерь Божья, неужели у меня должны воровать моих слуг? Найди себе кого-нибудь из галерных рабов. А если Джузеппе поплывет с армадой, то только на моем флагмане. Так что, Джузеппе, иди и занимайся своими делами.
Робин скрылся с глаз Окендо так быстро, как только мог. Он отправился на «Сеньору де ла Роса», которая стояла у самого восточного причала, предъявил свой приказ, получил пакет документов и поспешил назад. Но, не дойдя до замка, юноша увидел Окендо, идущего ему навстречу. Увидев Робина, он окликнул его:
– Джузеппе! Джузеппе Марино!
