занавешенный альков. Широкие двустворчатые двери стали не шире кошачьего лаза, а запасной пожарный выход вообще не заслуживал бы упоминания, если бы именно через него мстительные поэты не проникли в зал, воспользовавшись подсмотренным у попугаев умением проходить сквозь малые отверстия.
Ангам Жиа-хп удобно расположился посреди сцены, скрылся в предательском полумраке, притворившись пришедшим в негодность театральным реквизитом, обветшалой авангардистской декорацией. Литте подкрался к дверям и незаметно выглянул наружу.
Модест фон Брюгель метался по опустевшему коридору, осторожно пробуя на прочность упругий входной клапан. Так же как и его канувший в небытие сотоварищ, он был мокр и липок, но, снедаемый нетерпением, не замечал ни ночной прохлады, ни неполадок в своем туалете.
– Очаровательница! – шипел барон, пригнувшись к дверной ручке. – Отворите! Это я, ваш Модя! О, если бы вы могли узреть мое киша… пардон, кипящее сердце, вы бы не колеблясь… колебаясь… бросились в мои объятья. Откройте же, мадемуазель, здесь никого нет!
Никто не отвечал на страстное воркование затянутого в китель ловеласа: Лиры Офирель не было дома, вскоре после описанных событий она была вызвана Дином Крыжовским и теперь находилась в рубке на тайном собрании членов экипажа. Но ни соблазнитель, ни защитники Лириной чести не могли того знать. Следовало спешить, и Ангам Жиа-хп начал действовать.
– Это вы, Модест? – вывел первую руладу блок-лингвист. Голос оказался отрегулирован не очень удачно, он получился слишком низким и грудным, почти как у Иды Клэр.
– Я, мадам! – испуганно откликнулся подпоручик, шатнувшись от запретных дверей.
Ангам Жиа-хп резко крутанул хвост лингвисту, выходя на нужный диапазон. От боли лингвист издал дурной кошачий звук, но следующую фразу произнес голосом почти тождественным Лириному и вдобавок украшенным некоторой долей несвойственного Лире кокетства:
– Простите, я ошиблась, оказывается, ваше превосходительство ожидает здесь свое непосредственное начальство! В таком случае, я удаляюсь. Всего наилучшего!
– О пардоне меня, мадемуазель! – вскинулся Модест. – Ваша шутка, комильфо, как вы меня напугали, имея в виду шарман души, пощадите, прелестница. Но где же вы?
– Тише! – перешел к делу Ангам Жиа-хп. – Кругом посторонние, поберегите мое доброе имя. Идите сюда.
Литте легким толчком распахнул двустворчатые, традиционно неудобные двери. Фон Брюгель изумленно уставился на открывшийся лаз.
– Как прикажете понимать? – вопросил он. – Это небольшой розыгрыш? Весьма мило! Ха-ха.
– Лезьте же, я жду! – колоратурил во тьме Ангам Жиа-хп. – Здесь мы будем в безопасности!
Любвеобильный пират опустился на колени и боязливо заглянул в дверцы. Рассмотреть он успел немногое, но и увиденное превзошло все ожидания.
– Будуар!.. – сладко простонал развратник и решительно ввинтился в лаз.
Хрипя от натуги, остзеец протаскивал себя сквозь узкий ход, как сквозь фильеры, и, потеряв в давке один погон, вывалился в зрительный зал, прямо в колючие объятия безжалостного дуэнца.
Расправа была короткой. Почувствовав на своем челе шипастые тернии, мерзавец бестолково замахал конечностями, закричал: «Ай-ай!» – и более ничего, ибо зеленая вспышка положила конец его бездарному эрзацсуществованию. От заслуженного пирата, бывшего подпоручика конно-артиллерийского полка, черносотенца, остзейского барона Модеста фон Брюгеля остался один незаконно присвоенный эполет и две перламутровые пуговицы.
Оживленная несколькими случайными светляками, вполнакала засветилась под потолком люстра. В мерцающем ультрафиолетовом (длина волны в съежившемся зале тоже сокращалась) свете можно было видеть гордо вздымавшуюся над поверженными останками врага фигуру Ангама Жиа-хп. Ветви его опалила вспышка, широкий ожог обугленной полосой пересекал торс, живица выступала на больном месте и янтарными бусинами скатывалась вниз.
– А где Модест? – недоверчиво спросил Литте. – Лопнул? А почему он лопнул?
– Видишь ли, малыш, – отечески, а вернее матерински произнес, а точнее, произнесла Ангам Жиа-хп, – дело в том, что оный паразит Модест – не живой. Он отродье Гекубы и представляет собой паражизнь. Но ведь меня, Ангама Жиа-хп, тоже нет, мы, Ангамы, являемся метасуществами, и где наличествуем мы, там бытие паражизни стерически затруднено.
– Так ведь я тоже отродье Гекубы! – вскричал мальчик сквозь слезы.
– Ошибаешься, малыш, – последовал ответ. – Ты поэт и, следовательно, существуешь.
Под покровом беззвездной ночи, трепещущие, но решительные конандойловцы собрались в главной рубке. Непроглядная тишина нарушалась лишь шорохом антирадиационной плесени, прораставшей в головку фурункула, извергшего Педро, да нежным пощелкиванием гузгулатория.
Звездоход жил тайной ночной жизнью. Ультразвуковые локаторы стремительными тенями перечеркивали потолок, врубая на мгновение в его люминесцирующую блеклость черный профиль перепончатых крыльев. Какой-то механизм, вполне возможно, сбившийся с пути и одичавший, однообразно и нудно грыз переборку. Конденсаторы в уснувшем экране толкались глупыми лбами в стекло.
Тайными тропами, ежеминутно рискуя встретить на своем пути алчущего пищи Каркаса, вышедшего на ночную охоту Модеста, а то и саму Иду Клэр, пробирались в запретную центральную рубку непокорные космопроходцы.
– Итак, – открыл заседание Дин Крыжовский, – подведем итоги сделанного за первую декаду плена.
– Девятидневку, – поправил Стойко Бруч.
– Девятидневку, – согласился либеральный капитан. – Вы, Лира.
Ускользнувшая жертва Модестовой страсти поднялась и, глядя на капитана покрасневшими от слез глазами, отрапортовала:
– Рассчитаны восемьсот вариантов выхода из Гекубы, как то: по прямой, по кривой, по синусоиде, спонтанным дрейфом, за лидером, за автосоздаваемым лидером, – голос штурмана прервался, и она прошептала: – Только ведь нету лидера, даже автосоздаваемого… и кривая тоже не вывезет!
– Ничего! – одобрил капитан. – Нету, так будет. Вы молодец. Штурман Офирель, объявляю вам благодарность! Теперь вы, Бруч.
Стойко встал и преувеличенно скромно сказал:
– Мне пока не удалось определить природу Гекубы, но некоторый практический материал накоплен. Предметы, выведенные за пределы пиратского невода, Гекуба немедленно уничтожает. Но живые объекты несколько дольше сопротивляются разрушению. Кроме того, найдено, что на окружающее квазипространство действует особого вида излучение, названное мною лямбда-лучи. При таком воздействии из Гекубы концентрируются формы более или менее материальные. Изучение обнаруженных явлений продолжается, – Стойко сел и, пригнувшись к точеному ушку соседки, прошептал: – Что-то сообщит нам старик? Сам-то он всю неделю проторчал в библиотеке, романы читал.
Дин Крыжовский видел, что товарищи ждут его отчета, но не торопился начинать. Он развернул кресло, уселся в нем поудобнее и вдруг спросил гордого собой Бруча:
– Стойко, а не являются ли таинственные лямбда-лучи обыкновеннейшими дзета-волнами, излучаемыми мозгом всякого разумного существа?
Стойко от изумления подпрыгнул в кресле:
– Откуда вы узнали, кэп?
– Вот к чему приводит скрытность, – наставительно заметил старый звездоходчик. – Прийти к такому выводу я сумел, внимательно сопоставив все имеющиеся у нас необычайные факты. Факт первый: образование, взявшее нас в плен, достаточно необычно, ибо пиратские шхуны мало характерны для свободного космоса. Факт второй: захвачены в плен именно мы, быть может, единственные из всего флота, знающие, что такое пираты и умеющие отличить шхуну от баркентины. Третий необычный факт: Стриббс тоже взяты в плен, и чем? – астеровирусом, монопольно владеющим его мыслями. Ничего другого Стриббсы просто не смогли бы вообразить. А между тем астеровирус, даже очень большой, недостаточно приспособлен для взятия в плен космотральщиков. Вывод: взявшее нас и Стриббсов в плен явление, а я уверен, что это одно явление, порождено Гекубой и не имело никакой определенной формы, пока не вступило в контакт с нами. Возможно, это была обычная метастаза, наподобие той, что показывал нам
