Литте гордо выпрямился, насколько лишь может выпрямиться человек, засунутый под мышку своему злому врагу, и начал декламировать:
– О любви читай, искоренитель, – напомнила Ида.
– Так ты опять за свое? – Ида захлебнулась негодованием и угрожающе подняла ввысь руку, чуть пожелтевшую от разлития желчи. – В карцер его!
донеслось из коридора.
– Подумать только! – пожаловалась Ида Клэр. – Кажется, одержали полную победу, а вместо нее – сплошные огорчения. Модест, вы опять забылись. Приведите пленных к покорности. Я жду… Боже, какая мигрень!.. – С этими словами разбойница сжала виски ладонями и удалилась.
– Вздернуть всех на рею, и будут покорны, – проявил недовольство Модест. – А то, называется, взяли богатую добычу! Где, в таком случае, дукаты?
– Цукаты! – заорал вишневый лингвист.
– Молчи, Дон Карлос! – покровительственно сказал белогвардеец.
– Цукаты! Цукаты!
Пленники рассмеялись.
– Не вижу оснований для смеха, – изрек фон Брюгель. – Это страшные слова, и вы поседели бы от ужаса, узнай их истинный смысл. Дон Карлос заслуженный пират, он сидел на плече у Малыша Винченцо в тот день, когда его мафиози громили кондитерскую фабрику в Бердичеве. Я тогда был вольноопределяющимся. О, мы славненько позабавились! Одной ромовой пропитки было выпито двенадцать сотен бочонков. Юнкер Рубанов-Орловский утонул в грушевом сиропе. Цукаты россыпью валялись на земле. Там-то Дон Карлос и выучился этим мрачным словам.
Воспоминания погромщика прервал приход Каркаса – высокого худого пирата с бледным испитым лицом и лысой головой, которую больше не прикрывал бирюзовый берет, погибший в зеве кулеврины. Острый кадык переламывал Каркасову шею, мосластые руки далеко торчали из рукавов камзола, казавшегося на непомерно длинной фигуре головореза кургузой курточкой. Над головой Каркаса весело порхали две желтые капустницы.
– Клетка готова! – прохрипел Каркас, глядя на начальство голодными глазами и облизывая толстым языком сухие, серые, как прошлогоднее сено, губы.
Космонаторы удивленно переглянулись. На «Конан Дойле» не было клеток.
Каркас, Папа-Драки и Песя Вагончик подхватили кадку с несчастным Ангамом Жиа-хп и поволокли ее к выходу. Дуэнец не сопротивлялся, лишь неодобрительно шелестел при виде столь неприкрытого самоуправства. Фон Брюгель, взяв под руку последнего из своих помощников – толстяка в чалме и шароварах, вооруженного очень кривым ятаганом, направился следом за ними. Толстяк, которого звали Сююр-Тук Эфенди и который, судя по исходившим от него ароматам, служил на шхуне коком, доверительно пригнувшись к уху барона, спрашивал:
– Скажите, господин, те цукаты, о которых вы нам поведали, вываривались в сиропе с корицей или просто были засахарены?
Навстречу уходившим вылетело пяток пестрых крапивниц, пара махаонов и редкостная бабочка «мертвая голова».
«Все ясно, – отметил про себя Крыжовский, – бродяги взломали вольер с киномотыльками и хотят поместить туда Ангама Жиа-хп. Теперь мы знаем, где он, осталось только наладить с ним связь».
Капитан огляделся. Рубка опустела, лишь пол-Педро бессильно свисало со стены, потеряв сознание, а скорее всего, просто крепко заснув.
– Так что же произошло? – Нарушил тишину и субординацию Стойко Бруч. – Ваша версия, капитан?
– Не готова, – ответил из желтого гамака неподвижный командир.
– Ваша? – ответа ждали из гамака лилового.
– Не готова, – не по-женски кратко ответили оттуда. – Надо бы спросить Ангама, но у нас нет связи. Я не знаю, куда его унесли.
– Ангам в киновольере, – сказал желтый гамак. – Стойко, поручаю вам сделать детекторный приемник из подручных средств.
Стойко нехотя произнес код, выпал из гамака и принялся собирать шишки, желуди и сыроежки, необходимые для дела. Дин Крыжовский печально смотрел мимо него, туда, где в округлом юго-западном углу блистал бывало утренней росой Ангам Жиа-хп.
– Кажется, кончил, – доложил Стойко. – Но звук никудышный, половина сыроежек зачервивевшие.
Он повернул верньер настройки, и из рупора гриба-великана, заглушая гомон радиопомех и хрупанье грызущих схему червей, донеслось:
– Ангамчик! – закричала Лира. – Мы тебя слышим!
– А я слышу вас, – неожиданно отозвался со стены Педро, – и будьте уверены, обо всех ваших злонамеренных кознях я немедленно доложу Иде Клэр!
Мгновенная ярость захлестнула Дина Крыжовского, но тренированный сотнями психологических тестов мозг справился с нагрузкой. Звездоходчик лишь побагровел и медленно перевел тяжелый взгляд на экран, туда, где за приплясывающими от скверной радости ногами ябеды Педро гордо вздымалась фигура удильщика.
«Бери пример с меня, – словно взывала она, – учись терпению и настойчивости. Не поддавайся жалким страстям, и долгожданная добыча когда-нибудь забьется на твоем крючке по ту сторону бесконечности».
Крыжовский утер кулаком увлажнившиеся глаза, кряхтя, выбрался из модного Лириного гамака и, остановившись перед Педро, сказал:
– Друг мой, вам очень удобно здесь висеть?
– Ась? – не понял преступник.
– Я говорю, что вы навеки зачислены в списки хозяйственного инвентаря звездохода. Вам не выбраться отсюда, если, конечно, я вас не выпущу.
– Что вы хотите? – задыхаясь, спросил Педро.
– Вы должны принять нашу сторону, – жестко продиктовал капитан. – Ваши донесения буду составлять я. И тогда через неделю…
– Согласен! – закричал Педро.
Неприветливое пасмурное утро не торопясь вставало над Гекубой. Тусклый свет сочился по каплям и не мог разогнать остатков ночной мглы.
Пленные космопроходцы висели в гамаках, из которых якобы не умели выбраться. Рассветная тишина нарушалась только радиопомехами, которые угрюмо генерировал томящийся в заключении Ангам Жиа- хп.
Но вот хлопнула дверь, послышались легкие шаги, и на пороге появилась выспавшаяся, свежая и благоухающая Лириными духами Клэр. Она скользнула взглядом по спящей Лире, дружески улыбнулась Стойко, пододвинула к стене кресло, чтобы вконец изнемогший Педро упокоил наконец усталую голову, и с отсутствующим видом присела рядом.
Педро, жарко дыша, зашептал, поминутно заглядывая в написанную Крыжовским шпаргалку. Клэр осталась довольна донесением.
– Пожалуй, я выпущу вас, – сказала она, – и будем жить в мире. Ведь бежать вам все равно некуда, и я рада, что вы сами это понимаете.
Пиратесса выудила из-за корсажа боцманскую дудку. Гнусавый сигнал утонул в утреннем тумане.
