трущоб, и все они ищут благ у этого бесполого Адониса. – Он снова указал рукой на алтарь.
– Право же! – запротестовал мистер Рикардо, отлично сознавая неуместность своего замечания.
– Здешний культ организовал виконт де Мирандоль. Странный, эксцентричный субъект, полуобезумевший от ночных бдений, поверхностно эрудированный и не нашедший признания, он поддался свойственному его натуре мистицизму. Агент Сатаны в Жиронде! Довольно лестное положение и требующее немалой дерзости. Он возвышался над остальными, внушая благоговейный страх и окутанный злом, словно черной мантией. Виконт искренне верил во все это – впрочем, не он один. Со времен мадам де Монтеспан и аббата Гибура,[67] черная месса имела свою паству. Скука, жажда возбуждения, дерзкое желание совершить непростительный грех, о котором говорится в Откровениях[68] побуждают их вести себя подобно ребенку, который, злясь за то, что его наказали, упрямо бормочет: «Рака, рака»,[69] зная, что тех, кто произносит это слово, могут никогда не простить. Тидон присоединяется к братству в надежде приблизить перевод в Париж; Дайана Тэсборо становится кандидаткой. Магистрат и светская дама! Должно быть, Жанна Коризо слышит об этом – такое занятие как раз для нее! И для мамаши Шишоль, которая извлекает из этого прибыль, так как люди, посещающие черную мессу, хотят безнаказанно творить зло.
Постепенно фрагменты картинки-загадки занимали нужные места перед мысленным взором мистера Рикардо. Слухи о сатанинских ритуалах распространялись медленно, но неуклонно – мрачную тайну скрыть не удавалось. А тот, кто узнавал об этом, мог держать в кулаке всю паству. Он или она могли настоять на приеме в братство, и культ автоматически превращался в преступную организацию. Навязчивая идея Дайаны Тэсборо, ее нечувствительность к дерзкой узурпации власти компаньонкой становились вполне понятными. Какое значение имели придирки и упреки для девушки, возбужденной принадлежностью к запретному верованию?
– Но, конечно, краеугольным камнем служил тот факт, что Робин Уэбстер был священником. Черная месса провозглашает верховенство Бога, которого следует соблазнами и обманом сделать подвластным Сатане. Такая задача под силу только священнику. Служитель мессы дьявола должен быть служителем мессы Бога. Аббат Гибур, Жиль Лефранс, Даво, Мариэтт[70] – все они были настоящими священниками, как и Робин Уэбстер.
– А какова его история? – спросил мистер Рикардо.
– Она весьма любопытна. Его род восходит к временам, когда Бордо принадлежал англичанам. Уэбстеры выращивали виноград и производили вино, когда Гофриди.[71] был сожжен за колдовство в Экс-ан-Провансе[72] Но наступили тяжелые дни. Из собственников они превратились в управляющих и не слишком удачливых торговцев. Отец Робина Уэбстера был последним из них. Робин ошибочно полагал, будто его призвание – стать священником. Странно? Но люди – странные существа. Если бы можно было видеть внутренности их ума, как хирург видит внутренности их тела, то вы бы не нашли ни одного, которого могли бы назвать обычным. Робина отправили в колледж Бомон, какое-то время он служил в лондонской церкви, но после смерти отца это ему наскучило, и он уехал…
– С Эвелин Девениш, – уверенно закончил Рикардо, по Ано покачал головой.
– У нее были предшественницы. Хо-хо, этот парень с его белоснежными волосами, точеным лицом и страстным взглядом имел успех! Женщины отдавались в него…
– Влюблялись в него или отдавались ему, – поправил мистер Рикардо. – Хотя вы имели в виду первое, было бы предпочтительнее использовать второе.
Теперь озадаченным выглядел Ано. Он с подозрением уставился на друга, опасаясь, что его дурачат, но не стал спорить и продолжал:
– Этой информацией мы обязаны рутинной работе. Но мы все еще пребывали бы в затруднении, если бы не…
– Если бы не пачка писем в комнате Робина Уэбстера, которые вы сфотографировали, – подхватил неугомонный мистер Рикардо.
– На сей раз вы правы, друг мой, – отозвался Ано, зажигая очередную сигарету. – Пачка писем поведала историю страсти и интриг, которая привела к продаже ожерелья Блэкетта мамаше Шишоль и достигла ужасной кульминации в этой комнате.
– Зачем же он хранил эти письма? – воскликнул Рикардо. Но он тут же вспомнил дело в своей собственной стране, где преступник хранил столь же компрометирующие его письма. – Разве не удивительно, что страсть может до такой степени ввести в заблуждение?
– Нет-нет! – прервал Ано. – Я же говорил вам в комнате Уэбстера, что существует другая причина, помимо страсти, которая заставляет человека хранить письма, способствующие его разоблачению. И даже тогда я склонялся именно к этой причине. Робином Уэбстером руководило изощренное коварство. Письма давали ему власть над женщиной, обезумевшей от ревности. Ибо они были написаны Эвелин Девениш, а некоторые из них – в Шато-Сювлак.
Ано не знал, когда именно познакомились Эвелин Девениш и Робин Уэбстер, но это, безусловно, произошло до того, как Уэбстер представил Эвелин Дайане Тэсборо в Биаррице. Между Робином и Эвелин существовал договор, по которому все письма следовало уничтожать в день получения. Эвелин Девениш, чей прозорливости было обязано это соглашение, честно его соблюдала. Среди ее вещей не обнаружили ни единого письма. До определенного момента, когда они были в Биаррице, Робин Уэбстер также держал слово. Но пришло время, когда страсть Эвелин стала утомительной и даже опасной. Ее письма давали любовнику власть над ней. Он мог ответить угрозой на угрозу.
– Все его письма были уничтожены, – продолжал Ано. – Он не сомневался в лояльности Эвелин. Ни одна из написанных им страниц не могла быть воссоздана из пепла, чтобы изобличить его. Робин Уэбстер мог заявить, что не отвечал на эти письма, не делал никаких предложений или, наконец, что все его письма взывали к благоразумию Эвелин. С другой стороны, он мог в любой момент сказать ей: «Я покончил с тобой, и будь любезна сидеть тихо как мышь, иначе я причиню тебе неприятности».
– Но ведь после смерти Эвелин Девениш письма потеряли свою ценность! – воскликнул мистер Рикардо. – И более того, они стали опасны для Робина Уэбстера. Он должен был уничтожить их в ночь гибели Эвелин.
– В ту ночь он был очень занят, – ответил Ано. – Утро застало его в трудах. Если бы ему не понадобилось провести срочную встречу в Шато-Мирандоль с нашим дорогам виконтом и амбициозным молодым судьей, письма превратились бы в пепел, прежде чем попались бы нам на глаза.
Ано открыл лежащий на столе кожаный портфель и достал оттуда фотокопии писем.
