Я оглядел ухмыляющихся «сапог» и понял: все они в курсе, что английского он не знает ни хрена.
— Класс, — сказал я. — Я так понимаю, что сегодня этот холм сползет в долину.
— Вполне возможно.
Во веселуха-то, а?
— А еще говорят, что на этот уик-энд Сайгон перенесут сюда, а то в увольнение ездить далеко, — и я услышал негромкий одобрительный гул от зевак.
— Сайгон, — его лицо осветилось радостью узнавания.
И только я начал входить во вкус, как из палатки вышел рядовой и заорал:
— Эй, Нгуен!
Улыбающийся переводчик, выпучив глаза, резко кивнул и помчался к палатке. По крайней мере, он знал, как его зовут.
Часа в три дня мы загрузились и отлетели обратно на Чайную Плантацию. «Сапог-6» заставил нас высадить его рядом с ожидавшим джипом. Мы долетели до емкости с топливом на том конце поля и дозаправились. На командный пост вернулись сами. Я зашел на посадку покруче — на этот раз ветки унесло, но палатка осталась стоять.
В штабе главный офицер, капитан, показал нам на карте, о чем шла речь. До конца дня нам предстояло перебрасывать людей туда-сюда. Патрули, вступившие в контакт с противником, получали подкрепления.
Весь остаток дня мы летали над южным концом долины без малейших приключений. Иногда в одиночном вертолете безопаснее, чем в группе. Мы объясняли это так: противник считает, что одинокая машина ведет разведку, а потому не стреляет, чтобы не выдавать себя. Потом выяснилось, что мы постоянно пролетали у чарли над головами.
К концу дня нам сильно хотелось вернуться в роту. Они уже, наверное, были на Индюшачьей Ферме и ели в комплексе советников. В настоящей столовой.
И принимали настоящий душ. К этому времени мы с Райкером налетали шесть часов и прилично устали.
— Ночью опять будете летать со стариком, — объявил нам капитан после посадки и показал на карту. — Вот над этим концом долины, чтобы он смог разговаривать со своими людьми вот здесь. Больше нескольких часов не займет. Но потом вы остаетесь на Чайной Плантации. Полковник с вами еще не закончил.
Оказалось, что «несколько часов» — это больше четырех. Мы закончили в десять вечера. «Сапог-6» умчался в своим джипе, предоставив нас самим себе. Лен сказал ему, что наша рота и вещи находятся всего в пяти милях отсюда, но «Сапог-6» заставил нас остаться.
— Сядете там, где санитары, — сказал он Лену, прежде чем уехать; его глубокий голос хорошо подходил к мощному сложению. — Найдете тех вертолетчиков и скажете им, чтобы дали вам место, где заночевать. Вы, ребята, нужны мне здесь, на случай, если быстро понадобитесь.
В полетах на вертолете «фактор усталости» — вещь серьезная. Постоянные вибрации, оглушительный грохот и необходимость полной сосредоточенности приводят к тому, что в армии вертолетчикам запрещено летать больше четырех часов в день. Четыре часа — это совсем недурная работенка, и это вдвое больше, чем летают наши отдельные собратья-истребители в ВВС. Военная действительность, ясное дело, заставляла нас превышать этот лимит почти что каждый день. В Кавалерии налет в шесть-восемь часов был делом обычным. Мы с Леном возили «Сапога-6» десять часов подряд, и когда он исчез в темноте, чувствовали отупение. Мы так вымотались, что не хотели возиться с пайками. Единственное, что хотелось — найти вертолетчиков, о которых нам сказали и завалиться спать.
Мы их нашли сотнях в двух футов от их «Хьюи», в четырехместной палатке.
— Вот уж не знаю, почему он сказал вам нас разыскать. У нас лишних палаток нет, — заявил нам высокий уоррент-офицер. — Но можете поспать на носилках, если есть желание. Чтобы на земле не лежать.
— Ну и нормально, — сказал Лен. — Борттехник и стрелок пусть остаются в вертолете. Спать там вчетвером — это даже не смешно.
И он махнул рукой в темноту, где стояла наша машина.
— Ну тогда добро пожаловать, располагайтесь здесь, — уоррент посветил фонариком в место перед входом в их палатку. — У нас даже пончо есть, можете устроить себе навес.
— Не, и так неплохо, — ответил Лен. — Ночью, похоже, ясно будет. Неохота с этим ебаться.
Я посмотрел в звездное небо. Угольно-черное, а звезды сверкали, как драгоценные камни. Они были почти такими же, как и на другом конце мира. Полярная звезда стояла ближе к горизонту. А вот Большая Медведица. Орион. В детстве я провел кучу времени, глядя на звезды. И все еще надеялся, что когда- нибудь увижу Южный Крест.
Лен звал меня уже несколько раз:
— Боб, что с тобой?
— Ничего, просто на созвездия засмотрелся.
— Короче, ты как знаешь, а я сейчас прямо стоя засну. Я пошел за этими носилками.
— Я тоже.
Но сначала я добрался до нашего вертолета и убедился, что Ричер со стрелком находятся там, где им следует быть. Потом вытащил носилки из даст-оффа. «Даст-офф» — это позывной санитарного вертолета. У меня появилась привычка называть вещи по их позывным. Взяв носилки под мышку, я пошел в сторону Большой Медведицы, в направлении палатки. Из-за нашей возни с носилками пилоты даст-оффа задержались, чтобы поболтать немного.
Было довольно тихо. Лен и высокий уоррент-офицер рассказывали о своих приключениях. Я сидел на носилках и слушал; мне почему-то казалось, что они видят мое лицо, хотя я не видел их. Посидев минутку, я решил лечь на спину и поглядеть на звезды.
Тыльная сторона ладони под моей головой прикоснулась к чему-то холодному и липкому. Я быстро сел:
— Это еще что?
Еще один пилот из экипажа даст-оффа посветил фонариком на носилки. В луч попал кусочек человеческой плоти, прилипший к зеленому брезенту.
— Их здорово нужно отскабливать, — сказал пилот. — Липкие, как я не знаю что.
Пожав плечами с профессиональным апломбом, он потянулся, чтобы отскрести его фонариком. Кусочек прилип крепко. Наконец, отодрав его пальцами, пилот выкинул в траву нераспознаваемый клочок человека.
Теперь мне не особо хотелось спать и я начал слушать.
— Одна наша машина зашла в горячую зону и взяла четверых раненых, — говорил уоррент. — Все было нормально, пока не взлетели. Прошли прямо над пулеметами. Чарли их изрешетили. Погиб и экипаж, и все раненые, когда разбились.
Его приятель с фонариком продолжал:
— А над Плейми нас сбили, — и вытер руку о штаны. — Мы сели слишком близко от траншей, которые гуки выкопали рядом с комплексом. Ребята внутри не знали, что чарли так близко. В общем, мы зашли на посадку, чтобы взять раненых. Нас достали на заходе. Убили пулеметчика. Пришлось выскакивать и драпать. Еле добежали до комплекса.
Он сделал паузу, а его напарник что-то проворчал в знак согласия.
— Вот поэтому мы больше не можем садиться в горячих зонах. Чарли считают, что красный крест — это яблочко мишени. Ни хуя Женевские соглашения не уважают.
— Женевские соглашения? — спросил я.
— Конечно. Соглашение, что санитарные транспорты, даже воздушные, трогать нельзя.
— Не думаю, что чарли когда-нибудь подписывали женевские соглашения. Я знаю, что Соединенные Штаты не подписывали, — я вступил в спор против своего желания. — Дробовики тоже запрещены, но у нас в роте их целые ящики, для защиты периметра.
Я бросил этот факт на чашу весов, чтобы уравновесить обвинения в адрес чарли. Мне всегда
