Череп колдуна

неясно, как бы издалека. – Мы отправляемся туда, и мы сможем увидеть..

10

«Ты солгала, цыганка» – Оуэн выговорил эти слова и не услышал их звучания, однако понял, что слова просто каким-то образом были.

«Я не солгала. Это город, который ты видел во сне, но ты еще не затянут в него, как муха в паутину, ты можешь передвигаться по нему свободно, как захочешь. Иди же и смотри».

Оуэн увидел удивительный пейзаж из своего сна: деревья, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни, больше напоминавшие изумруды, чем живую зелень. Между деревьями белые строения, стены и дорожки, как в саду. Неподалеку река, настолько спокойная, что казалась стеклом, неподвижно лежащим под ослепительно ярким солнцем. Свет исходил как бы отовсюду и ниоткуда: Оуэн нигде не видел солнца.

По дорожкам двигались фигуры – мужчины и женщины, красивые, в мантиях, – и тихо улыбались. Они ступали неслышно и ни с кем не разговаривали, проходя по своим делам.

В прошлый раз Оуэн был одним из них. Он тоже проходил здесь в своем сне. Тогда у него было другое имя, но теперь он не помнил его. И она тогда тоже была здесь, – этого он не забыл. И сейчас она здесь, где-то среди белых строений.

Голос Зельзы беззвучно шептал ему. «Иди, смотри…» Он двинулся, плывя среди деревьев… каменных деревьев, как он теперь понял, тех, о которых пелось в песне. А впереди он увидел себя. Он знал человека, шедшего сейчас по дорожке, – это был он сам в первом его сне. Впереди показались белые ворота: человек подошел к ним и вошел внутрь.

Внутри была огромная комната с высоким потолком, тоже наполненная идущим непонятно откуда горячим светом. Внезапно Оуэн вздрогнул, пораженный: узор на полу был тот же, что и непонятный, спиральный, извитой орнамент в доме Мирдина Велиса. Сама комната тоже чем-то напоминала тот зал.

Он увидел низкое ложе из блестящего черного камня. На нем возлежала женщина в белом одеянии. Когда мужчина приблизился, она села и протянула к нему руки в жесте радостного привета. Но оба не произнесли ни звука. Женщина встала, и Оуэн уже знал ее имя.

«Ринель», – мысленно услышал, он.

«А твое имя было Айн».

Он уже не мог отличить свои слова от слов Зельзы. Все в этот раз было по-другому, не так, как раньше. Сейчас он просто наблюдал, но тогда… тогда он был Айном. Он помнил странную радость, будто темный огонь в крови, который охватывал его тогда или охватывал Айна… если он сам не был Айном. Сейчас эти люди двигались и говорили так же, но он уже не ощущал того, что они чувствовали. Только в памяти…

В памяти. Находиться там в тот раз для него было все равно что носить в себе постоянное пламя, которое пело внутри и светилось снаружи. Эта радость… он не смог бы описать ее ни Кайтаю, ни Зельзе, ни кому-либо другому, кто ни разу ее не испытал.

Проплывая теперь здесь, он и Зельза представляли единую волю – они слились в одну двухголосую личность. Оуэн подумал, что хотя это и не похоже на огненную радость бытия там, но все же – хорошо. И услышал мысленный отклик: «Хорошо».

«Посмотри на Ринель и Айна. В тот раз ты не понял. Сейчас ты все поймешь».

Двое, мужчина и женщина, двигались по освещенной белесым светом комнате, следуя странным, извивающимся узорам, нарисованным на полу, будто исполняли сложный танец или шли, сверяясь с картой.

Затем и сама комната, казалось, изменилась: пропали контуры стен и колоннады, остался только свет, яркий и резкий, и две фигуры, плывущие по лабиринту пола, хотя самого пола Оуэн уже не видел.

Теперь вокруг них формировались очертания улицы: широкая мостовая, кругом высокие дома и масса растений, прорастающих на уступах зданий. По обе стороны улицы были сводчатые двери и каменные стены с резьбой; просматривалась и перспектива: с обоих концов дорога выводила на одинаковые площади с фонтанами.

Две фигуры – Айн и Ринель – стояли неподвижно посреди улицы, а вокруг разливался яркий горячий свет. И хотя вся улица была заполнена светом, он, казалось, был сосредоточен вокруг этих двоих. И тут Оуэн заметил нечто странное.

Первое: нигде не было видно людей, хотя улица просматривалась в обе стороны. В таком большом городе, как этот… и ни души.

Второе, что поразило его, было усыпанное звездами черное небо, простиравшееся над городом. Улицу заливал яркий свет… но над ней было ночное небо.

Это ночь. Поэтому никого и нет на улицах этого города. Шепот Зельзы вновь достиг его мысленного слуха.

«Ночь и солнечный свет», – подумал он.

«Не думаю, что свет этот солнечный, – сказала Зельза. – Смотри, кто-то подходит».

Вдали на улице показалась фигура, темная по контрасту с двумя другими, одетыми в белое, которые стояли и ждали. Видимо, человек вышел из какой-то двери. Он двигался медленно, одной рукой ощупывая стены, как слепой. В другой руке он держал толстый дымящийся предмет.

Он подошел ближе, и Оуэн разглядел предмет и изумился: это был горящий факел. Огонь факела выглядел почти что темным пятном в странном белесом свете, но человек, казалось, все-таки нуждался в этом освещении.

Это был маленький темноволосый мужчина, чисто выбритый. Он продолжал неуверенно идти, и тут Оуэн понял, что для него улица совершенно темна, а факел – единственный источник света. На его лице Оуэн ясно прочел ужас. Человеку было страшно, и не просто страшно. Он шел и бормотал что-то вроде заклинания, и лоб его блестел от пота.

«Я знал его, – подумал Оуэн. – Его зовут Вайя. Я когда-то хорошо знал его… кажется, он писец или стряпчий».

Две безмолвные фигуры, Айн и Ринель, повернулись, как танцоры при исполнении фигуры, и, оказавшись по обе стороны от человека по имени Вайя, пошли с ним рядом. А тот их не видел!

Но он все же почувствовал их присутствие. Он замер, оглянулся, затем порывисто двинулся вперед. Дотронулся рукой до груди, где у него висел тяжелый золотой амулет.

Две безмолвные фигуры подошли к нему вплотную: они с двух сторон коснулись его. Он замер, пошатнулся, выронил факел, который тут же погас, и затем упал на камни мостовой.

Белые фигуры склонились над ним и так замерли на мгновение, будто изображая какую-то пародию на сострадание упавшему. Но они и не думали помогать ему.

Затем эти двое вновь выпрямились, теперь необычный свет засветил еще ярче, и Оуэн мысленно уловил ликование. Но человек по имени Вайя был мертв.

Айн и Ринель понеслись дальше, словно два небольших вихря, и мысленный взор Оуэна следовал за ними, как притянутый магнитом. Они достигли запертых железных ворот в высокой стене и каким-то чудом просочились сквозь них. Затем они пронеслись темным переулком между домами, узкой аллеей и наконец попали на улицу. Это была мрачная кривая улочка: просто замощенная щель между домами, которые, по всем признакам, заселяла беднота. Почти на всех дверях мелом были нарисованы какие-то знаки, висели пучки трав и амулеты из камня или металла; окна первых этажей были зарешечены железными прутьями и наглухо закрыты деревянными ставнями.

Однако ни Айн, ни его подруга нисколько не боялись того, что должно было служить защитными чарами против них. Безмолвно они проскользнули сквозь дверь с магической надписью, и на губах Ринели был беззвучный смех над этой бесполезной попыткой защититься. И опять беспощадная сила заставила Оуэна мысленно последовать за ними, в неосвещенную ночную комнату, где, прижавшись друг к дружке, спали трое детей. Смертоносное прикосновение повторилось.

«Они умерли, они тоже умерли, – пронеслась мысль Зельзы. – Теперь ты понимаешь?»

«Не понимаю, – отвечал Оуэн. – Во мне – и Айн, и я сам одновременно. Тогда, во сне, – я жил здесь, в этом городе, и Ринель была со мной. То, что мы видели сейчас, не может быть правдой. Это ложь».

«Ладно, оставим это пока», – сказала Зельза.

Тут же две белые фигуры пропали, исчезла из виду и старинная трущоба. Большой город проснулся и