направляясь в каюту, он лишь повторял:
— Расходитесь, ребята; я все вам сказал. Надо было раньше говорить — теперь я уже принял решение. Расходитесь, говорю вам, мне больше не о чем разговаривать с вами. — И, нырнув в люк, он скрылся.
Возмущенные до крайности матросы собрались было последовать за ним вниз, но тут их внимание отвлекла группа, как раз в это мгновение принявшаяся за трусливого Затычку. Под град колотушек предателя потащили в кубрик, и там… рассказывать о дальнейшем я воздержусь.
Глава XXII
ОТБЫТИЕ КОНСУЛА
Пока происходили описанные выше сцены, доктор Джонсон занимался осмотром больных; оказалось, что все они, за исключением двух, должны были остаться на судне. Очевидно, он получил от Уилсона недвусмысленные указания. Позванный в каюту одним из последних, когда собрание на шканцах уже разошлось, я вернулся на палубу совершенно взбешенный. Мою хромоту, которая, по правде говоря, сильно уменьшилась, Джонсон признал в значительной мере притворной, и я попал в список тех, кто станет пригодным к любой работе по прошествии нескольких дней. Это было уже чересчур. Что касается доктора Долговязого Духа, то береговой врач не только не проявил к нему никакого профессионального сочувствия, но даже держал себя с ним весьма сухо. Поэтому оба мы склонялись теперь к объединению, до известного предела, с матросами для совместной борьбы.
Здесь я должен объяснить свое поведение. Мы хотели лишь одного — чтобы «Джулия» стала на якорь в тихой пристани, в бухте Папеэте; конечно, мы льстили себя надеждой, что, добившись этого, мы впоследствии так или иначе сумеем мирно освободиться. Кроме открытого мятежа, достигнуть этого можно было лишь одним способом: побудить матросов не выполнять никаких работ, за исключением тех, какие потребуются для ввода судна в гавань. Единственная трудность заключалась в том, чтобы удерживать команду в нужных границах. Вынужденный обстоятельствами примкнуть, хотя и соблюдая осторожность, к такой отчаянной компании и ввязаться в предприятие, последствия которого с трудом поддавались учету, я пошел на это не без опасений. Но ни о каком нейтралитете не могло быть и речи, так же как и о безоговорочном подчинении.
Придя на бак, мы с доктором застали матросов в гораздо большем возбуждении, чем когда-либо прежде. Восстановив некоторое спокойствие, мы снова стали настаивать на нашем плане отказываться, не вступая в пререкания, от выполнения каких бы то ни было обязанностей и выжидать последствий. Сначала почти никто не хотел и слышать об этом; под конец, однако, наши доводы убедили многих. Некоторые продолжали упорствовать, но даже и те, кто соглашался с нами, не во всем слушались нас.
Когда Уилсон вышел на палубу, чтобы спуститься в шлюпку, его обступили со всех сторон, и несколько мгновений мне казалось, что судно будет захвачено у него на глазах.
— Мне нечего вам больше сказать, ребята; мои распоряжения сделаны. Расходитесь по местам. Я не потерплю дерзости. — И, весь дрожа, Уилсон быстро перемахнул через борт, провожаемый градом проклятий.
Вскоре после его отъезда старший помощник приказал коку и юнге сесть на весла в его шлюпку и, сказав, что направляется проведать капитана, оставил нас, как и раньше, на попечение Бембо.
К этому времени мы (сделав опять поворот оверштаг) снова приблизились к земле и заштилевали; при каждом размахе судна грот-марсель начинал хлопать о мачту.
Вслед за отъездом консула и Джермина разыгралась совершенно неописуемая сцена. Матросы носились по палубе как безумные; Бембо между тем стоял в одиночестве, прислонившись к гакаборту, покуривал свою дикарскую каменную трубку и ни во что не вмешивался.
Купор, получивший утром хорошую трепку, теперь всячески старался вновь завоевать расположение команды. Он предложил всем «без различия партий», подходить и прикладываться к его ведерку.
Было, однако, совершенно ясно, что, прежде чем напоить других, он проявил мудрую предусмотрительность и основательно выпил сам. И вот он снова добился благоволения товарищей, единодушно признавших его безупречным парнем.
Писко вскоре дал о себе знать, и мы с большим трудом удержали группу матросов, совсем было уже собравшихся в задний трюм, чтобы раздобыть еще выпивки.
Тут пошла кутерьма.
— Эй, там на топе! Что ты там видишь? — орал Красавец, окликая клотик грот-мачты в огромный медный рупор.
— На штагах стоять! — ревел Жулик Джек, замахиваясь топором кока и как бы собираясь перерубить крепления грота-штагов.
— Шквал идет! — вопил португалец Антоне, тыча аншпугом в светлый люк каюты.
А Боб кричал: — Пошел шпиль, веселей, ребята! — и отплясывал на баке матросский танец.
Глава XXIII
ВТОРАЯ НОЧЬ НА РЕЙДЕ ПАПЕЭТЕ
На закате старший помощник возвращался с берега, весело напевая на носу шлюпки. Пытаясь взобраться на борт, он умудрился шлепнуться в воду. Юнга выловил его и потащил по палубе, осыпаемый самыми трогательными изъявлениями любви со стороны своей ноши. Брошенный в баркас, Джермин вскоре заснул; пробудившись около полуночи несколько протрезвившимся, он отправился на бак к матросам. Чтобы дальнейшее стало понятно, мы должны теперь временно его покинуть.
Было совершенно ясно, что Джермин не имел абсолютно ничего против выхода «Джулии» в море; в сущности он только этого и хотел. Какими соображениями он руководствовался при том состоянии, в каком мы находились, оставалось для нас загадкой. Тем не менее это было так. Сильно рассчитывая на свою заработанную кулаками популярность среди матросов, он надеялся, что те примирятся с кратковременным плаванием под его начальством, и был поэтому разочарован их поведением. Все же, думая, что они могут еще изменить свою точку зрения, когда узнают, какие хорошие времена для них уготовлены, он решил еще раз попытаться их уговорить.
Итак, дойдя до бака, он нагнулся к люку кубрика и самым сердечным тоном окликнул нас, приглашая пойти к нему в каюту, где, по его словам, у него имелось чем нас развеселить. Мы охотно последовали за ним и, расположившись на сундуке, ждали, пока юнга подаст выпивку.
Когда кружка стала переходить из рук в руки, Джермин, сидя в капитанском кресле, прикрепленном к палубе, и облокотясь о стол, принялся, как всегда прямо и откровенно, делиться своими мыслями. Он был еще далеко не трезв.
Он сказал, что мы поступаем очень глупо, ибо, если мы останемся на судне, он устроит нам здесь веселую жизнь, и напомнил нам, сколько еще непочатых бочонков в винном погребе «Джулии».
Он вскользь намекнул даже, что, возможно, мы не вернемся за капитаном, о котором отзывался весьма пренебрежительно, утверждая, как он часто делал и раньше, что тот не моряк.
Больше того, Джермин, имея, вероятно, в виду специально доктора Долговязого Духа и меня, выразил полную готовность обучить желающих, если таковые найдутся, всем премудростям и тайнам навигации, посулив даже безвозмездно предоставлять им в пользование свой квадрант.
Я забыл упомянуть, что предварительно он отвел доктора в сторону и заговорил о возвращении его в каюту в более высоком звании, бросив при этом намек о возможности продвижения по службе и для меня. Но все оказалось напрасно: матросы мечтали только о высадке на берег, и ничто не могло отвратить их от этого намерения.
Наконец Джермин пришел в ярость, значительно усиленную частыми прикладываниями к кружке, и, разразившись проклятиями, выгнал всех из каюты. В самом приятном расположении духа мы, спотыкаясь,
