Бесславные обстоятельства нашего несколько преждевременного ухода из Тамаи наполнили проницательного доктора и меня всякого рода мрачными опасениями за будущее.
Под защитой Зика мы были в безопасности от наглого вмешательства туземцев в наши дела. Но, странствуя по острову одинокими путниками, мы подвергались риску, что нас задержат как беглецов и отправят обратно на Таити. Вознаграждение, неизменно назначаемое за поимку сбежавших с кораблей матросов, побуждало некоторых туземцев подозрительно относиться ко всем иностранцам.
Желательно было поэтому иметь паспорт, но о такой вещи на Эймео никогда и не слыхивали. В конце концов Долговязому Духу пришла в голову следующая мысль: так как нашего янки хорошо знали и очень уважали на всем острове, нам следовало попытаться получить от него какой-нибудь документ, который подтверждал бы не только то, что мы у него работали, но и то, что мы не являемся ни разбойниками, ни похитителями детей, ни сбежавшими матросами. Такое удостоверение, если даже оно будет написано по- английски, пригодится на все случаи жизни, ибо неграмотные туземцы, испытывавшие благоговейный трепет перед всяким документом, не осмелятся причинить нам неприятности, пока не ознакомятся с его содержанием. Если даже дело примет для нас самый плохой оборот, мы сможем обратиться за помощью в ближайшую миссию, и там островитянам дадут разъяснения.
Когда мы изложили Зику суть дела, он, видимо, был очень польщен тем мнением, какое у нас сложилось о его репутации на Эймео, и согласился оказать нам услугу. Доктор сразу же предложил составить черновик документа, но он отказался, заявив, что напишет сам. Итак, вооружившись петушиным пером, листом плотной бумаги и мужеством, янки принялся за работу. Он явно не привык к сочинительству, ибо его творение рождалось в таких жестоких муках, что доктор стал уже подумывать о необходимости чего-нибудь вроде кесарева сечения.
Наконец, драгоценный документ был готов. И каким диковинным он оказался! Нас очень позабавили объяснения янки, почему он не поставил даты.
— В этом растреклятом климате, — заметил он, — человек никак не уследит за ходом месяцев, потому как времен года здесь не бывает; нет чтобы лето чередовалось с зимой. Всегда кажется, что июль — такая несносная жара.
Раздобыв паспорт, мы стали обдумывать, как нам добраться до Талу.
Остров Эймео почти повсюду окружен настоящим волноломом из коралловых рифов, отстоящим не больше чем на милю от берега. Тихий внутренний канал служит наилучшим путем сообщения между поселками, которые все, за исключением Тамаи, расположены у самого моря. Жители Эймео так ленивы, что, не задумываясь, проплывут вокруг острова двадцать или тридцать миль в пироге, чтобы достичь места, до которого по суше в четыре раза ближе. Впрочем, как мы упоминали, некоторую роль в этом играет страх перед быками.
Мысль совершить путешествие морем пришлась нам весьма по вкусу, и мы немедленно стали расспрашивать, нельзя ли нанять у кого-нибудь пирогу. Но из этого ничего не вышло. Не говоря уже о том, что нам нечем было платить за наем, мы вообще не могли надеяться раздобыть на время лодку, так как ее добросердечному хозяину пришлось бы, по всей вероятности, идти вдоль берега за нами, иначе он не смог бы получить обратно свою собственность, когда она нам больше не понадобится.
В конце концов мы решили начать путешествие пешком в надежде, что по дороге попадется пирога, идущая в нужном нам направлении, которая нас захватит и подвезет.
По словам плантаторов, на проторенную дорогу нам рассчитывать не приходилось; мы должны были лишь идти вдоль берега и ни в коем случае не удаляться от него, какой бы заманчивой нам ни казалась местность в глубине страны. Одним словом, самый длинный кружной путь был ближайшим путем до Талу. Вдоль берега на некотором расстоянии друг от друга имелись деревушки, а кроме того, кое-где стояли одинокие рыбачьи хижины. Повсюду мы сможем бесплатно получить сколько угодно еды, так что не было необходимости брать провизию про запас.
Намереваясь на следующее утро выйти до восхода солнца, чтобы использовать самое прохладное время дня, мы с вечера попрощались с любезными хозяевами, а затем направились к берегу, спустили на воду нашу плавучую спальню и беззаботно проспали до зари.
Глава LXVII
ПУТЕШЕСТВИЕ ВДОЛЬ БЕРЕГА
Это был четвертый день первого месяца «хиджры», или «бегства из Тамаи» (теперь мы так исчисляли время), когда, встав спозаранку, мы покинули Мартаирскую долину еще до того, как рыбаки зашевелились.
Заря только-только занималась. Утро давало о себе знать лишь у нижнего края гряды пурпурных облаков, пронзенной туманными пиками Таити. Тропический восход, казалось, томно медлил. Временами он вспыхивал и украшал облака светлой каймой розоватых и серых тонов, которая затем блекла, и все снова тускнело. Но вот появились тонкие бледные лучи, становившиеся все ярче и ярче, пока, наконец, на востоке из-за горизонта не выкатился золотистый шар, разбрасывая снопы света во все стороны, выше и выше, рассылая их вокруг по всему небосводу.
Напоенный ароматами таитянских рощ, донесся ленивый ветерок, на пути наполнившийся морской прохладой; чуть-чуть поддавался под ногами ласковый влажный берег, казалось только что покинутый волнами.
Доктор был в прекрасном настроении. Сняв свою «руру», он вошел, подымая брызги, в воду, проплыл несколько ярдов, вылез снова на берег и принялся выкидывать всяческие антраша, не забывая, однако, направлять каждый свой прыжок в ту сторону, куда нам нужно было идти.
Что бы ни говорили о великолепной независимости, какую ощущаешь, сидя в седле, я предпочитаю твое наслаждение ранним утром, веселый пешеход!
Полные бодрости, мы продолжали путь, чувствуя себя легко и беззаботно как никогда.
Здесь я не могу удержаться, чтобы не воздать хвалы тем чудесным возможностям, какие большинство тропических стран предоставляет не только бродягам вроде нас, но и вообще не имеющим никаких средств людям. В этих теплых краях потребности, естественно, сокращаются, а те, что остаются, легко могут быть удовлетворены; без топлива, без крова, если хотите, без одежды можно вполне обойтись.
Иное дело наши суровые северные широты! Увы! Участь бедняка двадцатью градусами северней тропика Рака поистине жалка.
Через некоторое время полоса берега сузилась и стала не шире одного ярда, а густые заросли подступали почти к самому морю. К тому же вместо гладкого песка появились острые обломки кораллов, и идти по ним стало очень неприятно.
— О боже! моя нога! — заорал доктор, судорожно дернув ею и задрав кверху для осмотра.
Сквозь дыру в ботинке в мясо вонзился острый осколок. Мои сандалии были еще в худшем состоянии, так как на их подошвах отпечатывалось, подобно окаменелостям, все, на что я ступал.
Пройдя крутой изгиб берега, мы вышли на прекрасную открытую местность; вдали на вершине холма, спускавшегося к воде, стояла рыбацкая хижина.
Она оказалась низким грубым строением, совсем недавно поставленным, ибо бамбук был еще зеленый, как трава, а тростник свежий и душистый, как луговое сено. С трех сторон хижина не имела стен, и, подойдя ближе, мы смогли ясно рассмотреть все, что находилось внутри. Никто не шевелился, и в хижине ничего не было, кроме неуклюжего старого сундука туземной работы, нескольких тыквенных бутылей, связок таппы, висевших на столбе, и какой-то непонятной кучи в темном углу. После тщательного осмотра доктор обнаружил, что то были любящие старые супруги, сжимавшие друг друга в объятиях, завернувшись в плащ из таппы.
— Алло! Дерби! — окликнул он, тормоша существо с бородой.
Но Дерби не обращал на него внимания, хотя Джоан,[113] сморщенная старуха, испуганно вскочила и стала громко кричать. Так как никто из нас не пытался заткнуть ей рот, то она вскоре успокоилась; тупо уставившись, она задала несколько невразумительных вопросов, а затем принялась тормошить своего все еще крепко спавшего супруга.
