бейсбольными битами, а потом расстреляли из противотанкового гранатомета?
Услышав про гранатомет, американцы побледнели и задергали лицевыми мускулами, каждой судорогой выражая полную невероятность подобного чудовищного предположения и свое цивилизованное отвращение к насилию в принципе.
— Нет, нет, что вы! Во-первых, мы никогда бы не позволили себе подобного враждебного акта в отношении служащих союзного государства (ах ты, сволочь лицемерная!), а во-вторых, помилуйте, зачем нам пользоваться гранатометом? Так или иначе, мы пришли прояснить некоторые подробности того недоразумения, выразить уверенность, что подобные инциденты более не повторятся, и предложить всяческую помощь в определении и покарании (ого!) виновных. Мы питаем огромное уважение к вашей… гм… фирме и вашим ныне покойным коллегам (тут Зубастый машинально помассировал челюсть). Кстати, их действительно убили из упомянутого вида оружия?
— Природа использованного убийцами оружия пока, к сожалению, не установлена, — сухо ответил Аналитик.
Американцы тревожно переглянулись.
— Их… гм… застрелили?
— Или зарезали? — наконец потревожил свою изувеченную челюсть Зубастый. При этом умильный добряк недовольно покосился в его сторону: это было уж слишком примитивное предположение.
Аналитик молча устремил взгляд в пространство и воздержался от дополнительных комментариев. Поняв, что более рассчитывать не на что, и посчитав миссию примирения исчерпанной, американцы допили предложенную им стоялую воду из кулера, в котором плавали дохлые москиты, расшаркались, поклялись в вечной дружбе и удалились. Аналитик с облегчением вздохнул и закончил рабочий день.
Прибыв домой, он с наслаждением помылся, съел очередную порцию консервов, налил себе щедрую дозу джина с тоником и начал настраиваться на сон, когда в дверь позвонили. Аналитик с ненавистью посмотрел в сторону двери, поколебался над своим коктейлем, тяжело вздохнул и, засунув «Глок» за пояс так, что глушитель пришелся между ягодиц, прошел в крошечную прихожую и посмотрел в глазок. В глазке он, к своему изумлению, увидел уже упоминавшуюся ранее безутешную вдову лихого вертолетчика и представительницу древнейшей профессии Лену. Подумав пару секунд, он все же открыл дверь, осмотрел лестничную площадку, молча кивнув роскошной фемине и пропустил ее в квартиру.
— Чем обязан, Лена? — спросил он устало, падая в облезлое кресло эпохи позднего колониализма и пытаясь не пялиться на нее, что, впрочем, было достаточно трудно для любого здорового мужчины ортодоксальной сексуальной ориентации.
Лена, не торопясь отвечать на столь нескромный вопрос, плавным движением опустила холеные длинные бедра на задрипанный диван и направила свои синие прожекторы в лицо Аналитика. Голые загорелые плечи отливали матовым блеском. Глубокий вырез сарафана открывал два полушария такой груди, ради которой не один мужчина пожертвовал бы деньгами, честью и карьерой. Аналитик приоткрыл рот и, облизав внезапно высохшие губы, хрипло сказал:
— Леночка, выкладывай, а то у меня был трудный день!
Леночка не стала обращать внимания на показную невежливость испуганного ее достоинствами застенчивого мужчину, закинула ногу на ногу и значительно покосилась на джин с тоником. Аналитик без споров сделал еще один коктейль щедрых пропорций, не очень твердой рукой поставил его на столик и выжидательно уставился в ее глаза цвета морской глубины. Лена сделала деликатный глоток, встряхнула копной тяжелых золотых волос и искусственно низким голосом изрекла:
— Я бы на вашем месте, поручик, встречала бы меня с шампанским. — После этого вступления она перешла на свой нормальный тон. — Ты не относишься к моим постоянным клиентам, а потому я не была морально обязана выгораживать тебя… м-м… как бы это повежливей, недалекого и забывчивого человека, перед полицией. В моей, мягко говоря, насыщенной жизни и без того хватает проблем.
Аналитик мысленно проклял себя: в суматохе трудного дня и нелегкого вечера он просто забыл связаться с Леной и предупредить ее о своем алиби и ее роли в его защите.
— Лена, я стою на коленях, у меня текут слюни умильной благодарности, а руки тянутся к бумажнику! Шампанское, естественно, тоже за мной.
— Бумажник мы обсудим потом, — деловито ответила африканская Афродита, — слюни тоже пока побереги, а сейчас меня более интересуют иные твои способности. Я много чего, по своей доброй воле, рассказала африканцам, включая точное описание продолжительности нашего… гм… общения и как оно происходило. Можно сказать, что на меня нашло вдохновение: тот пожилой мулат, наверное, до сих пор мучает свою «скво». В общем, поручик, помимо денежной поддержки, я ожидаю получения моральной и прочей сатисфакции.
Последнее слово она попыталась произнести с иронией, все так же насмешливо изображая грудную томную интонацию, но получилось несколько фальшиво: почему-то стало понятно, что на самом деле она настроена очень серьезно, но по какой-то причине этого стесняется.
После этого монолога Лена не торопясь поднялась с дивана и, слегка покачивая идеальными бедрами, направилась к Аналитику. Тот давно не бывал объектом откровенного вожделения со стороны привлекательной молодой женщины, но сразу вспомнил все сопутствующие подобной ситуации тонизирующие ощущения. Он вдруг ощутил, как усталость прошедшего дня уступила место тяжелой эрекции и предвкушению не испытанного ранее сексуального восторга. Одна его рука, как будто сама по себе, проникла в вырез сарафана, и в нее опять же, как будто сама по себе, легла прохладная бархатистая и тугая полусфера. Вторая рука охватила бедра, которые легко подались вперед и мягко оказались на его коленях. «Глок» больно уперся в копчик — Аналитик быстрым движением выдернул его из брюк, положил на столик и вернул руку на бедро Лены. Она не выказала ни малейшего испуга и засмеялась.
— Надо ли это понимать как сдачу в плен или как начало военных действий?
— Как перемирие, — глухо ответил Аналитик.
Душистые волосы заслонили мерцающий свет пыльных электрических ламп. Он застонал от желания и впился сухим ртом в мягкие, умелые и влажные губы, немного отдающие горьким джином. День наконец плавно перешел в ночь.
Когда через некоторое время они, вспотев от усилий, умиротворенно лежали в объятиях друг друга, Аналитик вспомнил одну мудрость, сказанную ему когда-то Майором: «Ничто, мой друг, так не возбуждает, как непритворное желание красивой женщины залюбить тебя до смерти». Тут он ненадолго задумался о том, насколько это самое желание непритворно в случае Лены, но быстро убил в себе это направление мысли: во-первых, он все равно никогда не узнал бы правду, а во-вторых, ему и так было очень хорошо и в данный момент хотелось верить в лучшее.
— А ты — славный любовник! — прошептала ему в ухо Лена. — Странно, что красивый мужик с такими способностями не попался в мои сети раньше.
— Наверное, я просто стеснялся. Трагедия всей моей жизни: не я выбирал своих женщин, а они — меня. Мне всегда было трудно подойти к женщине, которая мне действительно сильно нравится.
— Даже к проститутке?
— Даже к проститутке. К тому же ты — насколько я разбираюсь в подобных вопросах — не совсем обычная проститутка. Ты — жрица любви, а твои мужчины — объекты религиозного культа. Должно быть, поэтому ты настолько популярна среди мужиков: ты любишь нас как явление жизни и только потом — как источник финансового благополучия.
Лена тихо засмеялась.
— Да ты поэт!
— Нет, я — философ. Кстати, а что ты делаешь в Богом забытой Анголе? Твое место — где-нибудь в Нью-Йорке, Лондоне или по крайней мере Москве. Здесь же ты смотришься как-то… не к месту.
— Во-первых, ты не можешь знать, забыл ли Бог про данное конкретное место на Земле. И, кстати, может найтись много причин, по которым Бог обратил бы свое внимание на Анголу. Во-вторых, пока мне здесь нравится. Перестанет нравиться — уеду.
Тут эффект физического контакта с голым телом Лены заставил «философа» замолчать и опять сосредоточиться на ее губах. Его руки медленно провели по совершенным изгибам ее тела и остановились на бедрах. Лена тихо застонала и прижала к себе его голову. Очень медленно и нежно они опять занялись любовью. Потом, уже во сне, Аналитик запоздало подумал и тут же забыл о том, что должен был спросить
