лживого Берию и пару раз дал ему об этом знать в самой категоричной форме. Что, по слухам, включало и макание противной рожей в вечно воняющий унитаз в уборной посольства (яркого подтверждения общеизвестного факта, что общественные туалеты нации являются отражением ее национального характера). Так что этот звонок по абсолютно ничтожному поводу (кому мы здесь нужны с нашим Днем Независимости?) в восемь утра означал, что Берия уже что-то пронюхал о событиях прошедшей ночи. Аналитик вежливо предложил гэбисту позвонить напрямую самому Майору, на что тот так же приторно ответил, что трубку подняли почему-то в местной полиции: уж не случилось ли чего у уважаемых коллег и не смог бы он чем-нибудь помочь и «вы ведь знаете, как я лично отношусь к товарищу Майору», и т. д. «Ненавижу!» — неласково подумал Аналитик и ответил в том духе, что «только проснулся с похмелья», «обязательно перезвоню, как только что-то узнаю», бла-бла-бла… Отвязни, уродец! Берия радостно закудахтал по поводу упомянутого похмелья и пустился в описания собственных похмельных мучений. Помимо погоды и описаний побед над существами женского пола, как всегда, легких и цинично-грубых, похмельный синдром и безденежье издавна были самыми безопасными темами для интеллектуального общения служивых людей Российского государства. Аналитик как смог поддержал тему интимного обмена похмельными подробностями, а затем, сделав над собою огромное усилие, поучаствовал в дискуссии по поводу преимуществ той или иной разновидности водки. Аналитик был намертво равнодушен к этому напитку и в глубине души считал, что зерновой спирт, разбавленный водой, при любых обстоятельствах остается все тем же спиртом, разбавленным водой, без какой-либо уникальности, присущей многим другим, более благородным напиткам. В итоге, пообещав звонить, как только что-то прояснится, он закруглил разговор.
После этого Аналитик перевел дух, выпил аспирин, сел в свою подержанную «Вольво», предварительно наскоро проверив его на предмет посторонних предметов типа скульптурных композиций из вещества, удивительно похожего на пластилин, и поехал в офис. По дороге его взгляд привычно скользил по достопримечательностям столицы Анголы. Еще в первую спецкомандировку (как обычно обзывали подобные штуки в личных делах офицеров Советской Армии), когда он попал сюда молодым лейтенантом, внешний вид города глубоко поразил его воображение. Это в общем-то мог бы быть нормальный город. Его даже когда-то называли жемчужиной Южной Атлантики, и, наверное, не зря. Тогда же, по пути в советскую военную миссию в кузове потрепанного ГАЗ-66, молодому офицеру показалось, что пятнадцать лет назад город по какой-то причине был покинут людьми. Пятнадцать лет он простоял без людей и электричества. По его улицам ходили львы и гиены. На крышах и балконах жили макаки и бабуины. Стены домов затянули лианы. Окна заросли многослойной грязью от сезонных дождей. Недостроенные скелеты небоскребов покрылись зеленой плесенью, а в мостовой появились сначала щели, а потом и огромные трещины, в которых поселились всевозможные гады. По ночам в забытом людьми городе раздавались рычание хищников и визг настигнутых жертв, в пустых проемах окон мерцали красные и желтые глаза. Так продолжалось пятнадцать лет, а потом люди вдруг надумали вернуться, но по какой-то причине решили не возвращать городу его нормальный вид.
Хотя, конечно, никто не покидал ее на пятнадцать лет, Луанда тогда выглядела именно так, и именно так она выглядела и сейчас: грязная, вонючая, разваливающаяся на куски и перенаселенная. Именно сюда стеклись сотни тысяч беженцев от войны, которая длилась четверть века. От старой католической морали, воспитанной у городского населения португальцами, почти ничего не осталось. Равно как и от многовекового уклада обитателей саванны. Луанда была населена небольшим количеством чиновников-воров и белых специалистов. Остальная часть ее миллионного населения жила за счет международной помощи, кое-какой торговли, воровства и проституции. По крайней мере у них, деклассированных и страшно бедных, был хоть какой-то шанс прожить тридцать-сорок лет. У жителей же разрушенных войной городов — Уамбо, Лубанго и пр. — подобных шансов было еще меньше, так как туда международная помощь почти не попадала из-за отсутствия нормальных путей сообщения и всеобщего воровства. Много лет назад, когда юный лейтенант сидел на жарком бетоне взлетной полосы в Луанде, дожидаясь, пока в транспортно-десантный Ил-76 загрузят бомбы и макароны, он смог наблюдать достаточно типичную для Анголы сцену: солдат-африканец нес в руках тяжелый ящик с марокканскими сардинами. Поскольку руки у него были заняты, он, соответственно, зубами разгрыз на ходу картонный ящик и зубами же умудрился вытащить и спрятать под форменную рубашку несколько банок. Поймав изумленный взгляд вытаращенных, как у упомянутых сардин, глаз нашего героя, сын независимой Анголы лишь застенчиво улыбнулся и подмигнул.
Когда-то Аналитику попалась тоненькая книга, написанная бывшим польским корреспондентом в Анголе в 1976 году. Книга была одной из немногих, описывавших уникальный момент в истории страны — эвакуацию решивших уйти из Африки португальцев. Поляк талантливо нарисовал картины строительства параллельного города из гигантских деревянных ящиков, содержавших накопленное многими поколениями португальцев барахло, и того, как потом этот параллельный город в один день исчез вместе с самими португальцами и их кораблями. Он описал, как Луанду после этого постепенно оставили полицейские, парикмахеры и, наконец, военные. Но более всего его поразил рассказ о собаках. После исчезновения хозяев в столице остались тысячи собак самых различных, в том числе редких и дорогих, пород. Каждое утро их подкармливали своими натовскими сухими пайками еще остававшиеся португальские военные возле здания штаб-квартиры. После кормления интернациональная собачья толпа передвигалась на лужайку перед бывшим губернаторским дворцом и там занималась массовой сексуальной оргией, вызывавшей неизбежный натуралистический интерес у людей. Но вот ушла и португальская армия. Собаки начали голодать и худеть, а в один прекрасный день они просто взяли и загадочно исчезли. Если они пошли на север или на юг, то вся огромная стая могла нарваться на партизан или наступающих южноафриканцев. Если же вожак псов повел их на запад, то они могли попасть в Замбию, потом в Мозамбик или даже Танзанию. Быть может, этот собачий эксодус до сих пор бродит по Африке, ища свою обетованную землю.
По дороге в офис Аналитик проехал мимо одного из монументов города: броневик советского производства попирал опрокинутую набок южноафриканскую бронемашину. Этот монумент, называемый русскими «бронесекс», был посвящен начальному этапу борьбы ангольцев с Южной Африкой и ее помощниками. На этом этапе, в 1976-м, кубинские «добровольцы» и советская морская пехота так умело применили реактивные системы залпового огня (в просторечии — «катюши») прямо под стенами Луанды, что потом по Африке долго ходили слухи об использовании русскими тактического ядерного оружия.
Другим примечательным объектом, мимо которого Аналитик проехал по дороге в контору, была бывшая советская военная миссия. Комплекс вилл на высоком берегу Атлантики, который когда-то назывался миссией, до освобождения от колониального гнета использовался португальцами для расквартирования эскадрильи летчиков. Место было неплохим во многих отношениях. Особенно же впечатляла ровная, как стол, полоса песка шириной метров в триста вокруг стен миссии. При необходимости рота советской пехоты могла бы держать здесь оборону против десятка тысяч африканцев.
Офис «Aero Europa» (так, с претензией, ГРУ обозвала свою ангольскую фирмешку) находился на первом этаже более или менее нормально содержащегося здания в колониальном центре Луанды. Там же на верхних этажах располагались и квартиры Майора и Капитана. Вывеска почтенной фирмы включала эмблему Европейского союза — синий круг с набором звездочек, но с одним добавлением: одна из звездочек была красной. Таким образом, Аналитик, не чуждый эстетического чувства, с одобрения Майора постарался передать всю иронию их ситуации, когда представители спецслужбы страны, лишь географически попадающей в Европу, цинично использовали ее атрибуты для достижения своих не всегда «по-европейски» красивых целей.
Надо сказать, что не лишенный творческих амбиций Аналитик, находясь в России в свободное от службы время, попытался подрабатывать в рекламном агентстве своего однокашника специалистом по креативу. Одним из его шедевров была разработка концепции рекламной кампании некоего пивзавода, когда он предложил выгодно обыграть отсутствие пастеризации и, соответственно, подчеркнуть «живость» продукта. На одном из разработанных постеров закованный в латы рыцарь в семейных трусах поверх брони стоял с бокалом «самого живого» напитка в руке и чудовищной эрекцией, рвущейся из-под упомянутого предмета нижнего белья популярного фасона. На другом уроненная под стол «ожившая» пустая бутылка от того же волшебного напитка заглядывала под юбку очаровательной девушки. На третьем сплелись в объятиях два подъемных крана. И т. д., и т. п. В общем, пиво не пошло, и Аналитика попросили продолжать проявлять креативные таланты в рамках военной профессии. Он же до сих пор считал, что был обижен зря
