Итак, к 'старту' оказались готовы 12 человек, предстоял напряженный труд! Еще две недели назад и моя золотая медаль была несомненной, а теперь 'ставка' на нее казалась очень высокой и неверной! Об экзаменах скажу, что они были 'настоящие' — безо всяких скидок, но в общем проходили успешно для нас. Экзамены принесли мне огромную пользу и позволили сделать два вывода, ставшие девизами в моей будущей жизни. Первый: даже при отличном знании темы, не торопись излагать ее со скоростью курьерского поезда, правда, я не страдал этим недостатком и раньше, но не придавал ему большого значения. Второй: распределяй время подготовки к экзамену так, чтобы его хватило для прочтения курса, его повторения и нормального отдыха.
Сделать эти выводы мне помогли два экзамена: по законоведению и истории. На первом я более чем отлично знал 21-й билет — 'Условное осуждение и досрочное освобождение' — тема очень интересная и выигрышная. И на экзамене я вынул билет № 21! Это поразило меня и очень взволновало. Захотелось 'блеснуть' и рассказать все быстро! Начал отвечать, сбился, заволновался и только ценой большого усилия 'взял себя в руки' и ответил успешно.
На экзамене по истории нужно было сдавать: Русскую историю XIX—ХХ вв., Всеобщую историю тоже этого же периода, Историю торговли. На подготовку было дано два с половиной дня (считая полдня от предыдущего экзамена).
'Русская история' всегда очень интересовала меня, и я решил прочитать 'Историю' профессора Ключевского. Уникальный труд, написанный чудеснейшим языком! Я читал эту замечательную книгу, почти не отрываясь, с увлечением, как интереснейший роман! И когда закончил ее и спохватился — шел девятый час вечера перед экзаменом! Немедленно принялся за 'Всеобщую историю'. Ее я прочитал к двум с половиной часам утра. Попросив разбудить меня в пять тридцать, я только к уходу на экзамен успел прочитать 'Историю торговли'. Голова была ясная, но настроение подавленное!
В экзаменационной комиссии состояло пять человек. В билете у меня было: Александр I, Освободительная война, 1813 год, Венский конгресс; Французская революция 1830 г.; Торговые связи Финикии, Вавилона. Уверенно начинаю отвечать, говорю минут пять, все четко представляю себе, чувствую, что отвечаю хорошо.
Вдруг наш историк М. К. Дунаевский прерывает меня:
— Простите, каким пособием Вы пользовались?
— 'Историей' профессора Ключевского.
Михаил Ксенофонтович как-то победоносно посмотрел на членов комиссии, а мне: 'Продолжайте!'
Продолжаю, подхожу к Венскому конгрессу, говорю о нем уже минуты три и слышу председателя комиссии Н. Ф. Волонцевича:
— Господа, достаточно, не так ли?
— Да, да, конечно.
Ответ был признан блестящим, отвечал я 12 минут!
Так, постепенно и закончились экзамены, я выдержал их все на '5'. Наш 12-й выпуск Харбинских Коммерческих училищ оказался 'урожайным' на медали: каждый из трех классов получил их по две золотых и по две серебряных.
31 мая состоялся выпускной акт. Закончилась чудесная пора!
Начиналась совсем неизвестная жизнь, но и в ней знания, полученные в дорогом мне училище, всегда были мне надежной опорой и огромной помощью!'
Теперь о впечатлениях отца, уже студента второго курса Русско-китайского техникума — будущего Харбинского политехнического института, о начале в Харбине постановок постоянной оперы, об его впечатлениях о них, о любимце харбинской публики премьере Николае Антоновиче Оржельском.
Продолжая свои мемуары, папа пишет: 'Выше я уже упоминал, что до осени 1922 г. о полноценных оперных постановках не могло быть и речи. А стало это возможным после приезда в мае 1922 г. нескольких артистов.
В один из майских дней я, возвращаясь после очередного урока с одним из своих учеников (я подрабатывал репетиторством), увидел афишу, извещавшую о концерте артистов: Альперт-Розановой (колоратурное сопрано), Оржельского (драматический тенор), Луканина (бас). Возбужденный этой интереснейшей новостью, я поспешил домой, чтобы порадовать музыкальную молодежь, часто у нас собиравшуюся. Очередное музыкальное собрание уже началось, и среди собравшихся был и полковник В. Н. Лазарев. О приезде артистов пока никто не знал, но мое сообщение вызвало очень большой интерес у Лазарева. 'Вы не помните инициалы имени и отчества Оржельского?' — спросил он меня. Я ответил, что не помню, но его вопрос сразу насторожил нас, и мы просто набросились на В.Н., прося рассказать, почему он задал этот вопрос, что он знает об этих артистах? И вот что он рассказал:
— Оржельский? Хорист Мариинского театра (жена была там же кассиршей). Был произведен в солисты и вскоре ушел добровольцем на войну. Попал ко мне в полк, правофланговый. В затишье между боями пел. 'Браво!' — кричали ему немцы. Дослужился до чина капитана и получил золотое георгиевское оружие. О дальнейшей судьбе не знаю…
После таких романтических сообщений мы уже еле-еле могли дождаться первого концерта артистов, тем более что имя и отчество Ор-жельского оказались такими, какие они были у певца, знакомого Лазареву.
Май 1922 г. Первый концерт. Сидела рядом профессор пения Плотницкая.
Пел Луканин — бас. После его выступления Плотницкая говорит:
— Голос прекрасный, но сырой материал, сырой…
Наконец, выходит Оржельский — высокий, стройный. Лазарев говорит:
— Да, это он!
Оржельский начинает, поет 'Нитка корольков' и вторую вещь — арию с цветком из Кармен. Спел эти две вещи, и зал был покорен им полностью. Поет арию из 'Паяцев' — 'Нет, я больше не паяц!.. ' и в этот момент у аккомпаниатора рассыпались нотные листы. Тот совершенно растерялся.
Оржельский бросился поднимать ноты, успокаивает аккомпаниатора и этим как бы успокаивает весь взволнованный зал.
Опять начинает эту арию.
Триумф…
Плотницкая говорит:
— Законченный певец, законченный и блестящий!
В антракте В. Н. Лазарев пошел за кулисы к Оржельскому. Вернулся взволнованный, — встретились, успели поговорить, — но и огорченный:
— Оржельсий простужен, глотает какое-то лекарство… Начинается второе отделение. Оржельский по программе должен петь 'Рахиль, ты мне дана… ' из 'Дочери кардинала'. Он еще не вышел на сцену, а аккомпаниатор, смотря в зал, берет несколько начальных аккордов арии. Уже покоренная Оржельским публика скандирует: 'Просим, просим!' Выходит Оржельский, начинает арию. Спел он ее просто изумительно! Свое триумфальное знакомство с харбинской публикой он закончил арией Рауля из 'Гугенотов'.
Харбин был, буквально, проходным двором для знаменитых и известных музыкантов, певцов, актеров. О некоторых из них я уже упоминал выше. В период же с 1921 по 1925 гг. в Харбине побывали знаменитые скрипачи Миша Эльман и Яша Хейфец. Певцы — Сибиряков — бас, артист б. Императорского театра, артист с великолепной благородной осанкой и таким же голосом; известный бас Касторский, — он был уже совсем седым, но покорял и прекрасным голосом, и такою же внешностью; Илья Мозжухин (брат известного киноактера Ивана Мозжухина), бас, постановщик интересного спектакля 'Фауст', в котором он пел Мефистофеля, одетый во все черное; Лабинский, известный всей России тенор, покорявший всех исполнением знаменитой в свое время 'Тишины' композитора Кошеварова; Лидия Липковская — одна из блестящих звезд нашей оперной сцены — колоратурное сопрано; помимо концертов, где ей аккомпанировал и также выступал известный пианист Скляревский, она сыграла в двух операх — 'Фаусте' и 'Богеме'. В 1927 г. в Харбине был С. Я. Лемешев и пел в опере целый сезон; в то время им было напето много пластинок. Понятно, что в то время он был еще молодым артистом, но Харбин распознал в нем будущую знаменитость. В 1936 г. Харбин посетил Ф. И. Шаляпин. В 1924 г. в Харбине побывал изумительнейший тенор Словцов, ему ниже я уделяю особое внимание.
Как видите, несмотря на обилие певцов и музыкантов, посещавших Харбин, и на наличие их постоянно
