При неискренности Александра трудно сказать, увлекался ли он в действительности когда-либо мистицизмом, католичеством или православной церковностью в эпоху Фотия. Что здесь было наносное, что было сознательной игрой «лукавого византийца»? Постоянные общения с Библией и мистикой должны были, конечно, наложить отпечаток известной религиозности на душу Александра. Скорее, впрочем, это была не религиозность, а своего рода ханжество, к которому так склонны подчас люди, пережившие бурные эпохи, к концу своей жизни. Еще на Венском конгрессе Александр удивляет агентов тайной полиции, что говорит о религии, как святой, и подчеркнуто соблюдает всю внешнюю обрядность. «Европеец» Александр мог быть более склонен к католицизму, к которому тяготела русская аристократия, чем к византийской обрядности. Александр вращался постоянно в дамском обществе. А в то время «во всех гостиных воинствовали знатные дамы в пользу латинства», — свидетельствует Стурдза в своей записке «О судьбе православной церкви», и среди иезуитов искали руководителей для своей совести. Сардинец гр. Ческерен утверждал, что в семейном кругу Александра считали весьма расположенным к католичеству и что императрица-мать крайне боялась каких-либо сношений сына с папой и неоднократно убеждала его не заезжать для свидания с римским первосвященником.
Но одно несомненно: Александр пользовался всем и всеми по мере надобности. И не проще ли, не в большем ли соответствии с установленным ныне обликом Александра было бы предположить, что посылка ген. Мишо к папе Льву XII с какими-то таинственными предложениями является обычным для Александра приемом действовать сразу на несколько фронтов. Не надо забывать, что в руках Александра идея Священного союза, мистика, библейские общества в значительной степени были орудием реакционной политики. Но и мистика, как известно, была заподозрена в революционной опасности. Св. Престол с самого начала относился несочувственно к мистическим увлечениям правительства, а равно и к самой идее Священного союза: папа, как светский владыка, не подписал акта Священного союза. Сокрушая мистику, Александр обратился к двум звеньям кафолической церкви — и к реакционному византизму, и к реакционному католицизму. Не в этом ли действительная подкладка, на которой зиждилась «великая идея соединения церквей»? Мечтать о ней Александр мог только на словах, но не в помыслах. И это отвечало всей линии его поведения.
Много лет спустя, уже в наши дни, почти аналогичная комбинация возникала при папе Льве XIII. А кто другой, как не Победоносцев, тогдашний руководитель церковной политики, казалось бы, был более враждебен католицизму? Объединяла идея совместной борьбы с новым духом. Характерно, что именно в это время и выступил о. Пирлинг со своей статьей: «L’Empereur Alexandre I-er est-il mort catholique?»
По связи с высказанным предположением возможно, что миссия ген. Мишо объясняется совсем просто. Припомним, что правительство Александра I довольно единодушно действовало вместе с папой против революционного духа. В 1821 г. Пием VII была издана булла против карбонариев и других тайных обществ. Булла была обнародована в России, а затем, как известно, был издан общегосударственный закон, запрещавший всякие тайные общества.
С Львом XII (преемником Пия VII) добрые отношения на первых порах несколько нарушились, ибо «сей первосвященник и окружающие его прелаты», как гласит официальное сообщение, уклонялись «от правил терпимости и умеренности, коими предместник его руководствовался, и желают, сколько возможно, восстановить прежнюю власть Римского Престола». Новый папа издал в 1824 г. буллу, направленную католическим епископам в Россию без сношения с министерством через миссию. Булла была запрещена, так как в ней было усмотрено «присвоение той неограниченной монархической власти папе в делах церковных», которая «несовместна с правами государей».
Затем правительство скоро усмотрело в действиях римской конгрегации послабление в исполнении буллы Пия VII о тайных обществах. А именно по ходатайству митрополита римско-католических церквей Сестренцевича было дано разрешение епископам «давать отпущение тем, кои некогда принадлежали к тайным обществам, но оставили уже оные». Главное управление иностранных исповеданий нашло, что новый декрет уничтожает «благотворное для общественного спокойствия действие» буллы против тайных обществ и ослабляет «самый государственный закон». Александр I признал действие римской конгрегации «столь важным», что пожелал «собственноручно» о том написать папе.
Всеподданнейшая записка 1826 г. главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий, сообщая об этом новому императору, заметила, что последствия сего дела неизвестны.
Не является ли миссия ген. Мишо отзвуком этих недоразумений и опасений, правда, крайне странных, что римская конгрегация будет содействовать росту революционного движения?..
3. АЛЕКСАНДР I – ФЕОДОР КУЗЬМИЧ[60]
Эта легенда, как исторический материал, окончательно уже сдана в архив. В наши дни интерес может представлять лишь выяснение, как создалась эта легенда и кто был тот таинственный старец Феодор Кузьмич, с которым народная фантазия (а потом фантастические предположения историков) ассоциировала личность Александра I. Пока для этого нет данных. И авторы второй книги, составленной коллективно, пошли по верному пути, собрав те рассказы, которые ходили и ходят в Сибири о старце, Феодоре Кузьмиче, те памятники и вещи, которые остались от старца и т. д. «Целью нашего труда, — говорится в предисловии, — было не категорическое безусловное доказательство истинности существующей легенды, но собирание всех существующих данных, которые бы служили к разъяснению и обнаружению тайны, которою был окружен этот загадочный сибирский отшельник». И действительно, эта работа заключает в себе изложение всего, что до сих пор известно о старце. Книга снабжена снимками с вещей, кельи, памятника, документов, оставленных старцем (или приписываемых ему). Итак, кто интересуется подобными вопросами, найдет кое-что для себя интересное и новое в преданиях, собранных «Томским кружком почитателей старца Феодора Кузьмича».
Авторы, осторожные более или менее в своих выводах и оговаривающиеся, что они «далеки от мысли категорически утверждать» тождественность Кузьмича и Александра I, все-таки верят в действительность этой легенды и надеются, что она скоро разъяснится. Блажен, кто верует. Пока они остановились на выводе, что «если на основании имеющихся данных нельзя категорически утверждать, что старец Ф.К. был именно император Александр Благословенный, то в такой же степени нельзя и отрицать того, что Александр Павлович мог явиться в образе таинственного сибирского старца-отшельника». Как раз невозможность последнего и доказана очень определенно и совершенно неопровержимо.
Литература по этому вопросу уже достаточно велика. Томские почитатели Ф.К. насчитали тридцать работ, посвященных разбору легенды. Едва ли не самая обстоятельная из них принадлежит в. к. Николаю Михайловичу «Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Феодора Кузьмича». Работа эта, разрешившая вопрос отрицательно, появилась в 1907 г. Для чего вновь пересказывать старую аргументацию через несколько лет?
Если для томских историков основанием является собирание сведений о почитаемом ими старце (в чем они, конечно, могут преуспеть), то малопонятно появление работы кн. Барятинского, поставившего себе целью во что бы то ни стало доказать, что Ф.К. и Александр I — одно и то же лицо. В этом, конечно, автор, пересматривающий лишь старые данные, нисколько не преуспел, что и было доказано уже без труда в фельетонах А.А. Кизеветтера («Русские Ведомости») и П.Е. Щеголева («День»).
Не знаю, правда, стоило ли рассматривать по существу работу кн. Барятинского, имеющую весьма небольшую историческую ценность. Автор поставил себе три вопроса — и на все три отвечает утвердительно: 1) Имел ли император Александр I намерение оставить трон и удалиться от мира? 2) Если он