— Ор-жи-ки-ни-дзе, — с трудом выговорил Сергейка. Это слово всегда давалось ему нелегко.
— Орджоникидзе, — поправил Илья. — Был такой Григорий Орджоникидзе. Он же Серго Орджоникидзе…
— Так это тоже человек?! — смешно вытаращился Сергейка. — И опять с двумя именами!
— Человек, человек, — заверил Илья. — Обычный человек. И имя у него одно. Серго — это партийная кличка. Ну… прозвище, в общем.
— Ор-жи… Ор-джо… — снова попробовал выговорить трудную фамилию сын. Но пока отказался от этой попытки.
— Человек, — задумчиво пробормотал он. — А я-то думал…
Что именно думал сын, осталось тайной. Сергейка быстро переключился на другое:
— Пап, а Сельмаш — это еще один дядя из древности?
— Нет, Сергейка, Сельмаш — это не человек.
— Мутант?
Илья вздохнул. Ничего удивительного в том, что Сергейка так зациклился на мутантах. То, чего больше всего боятся дети, у них обычно на языке.
— Завод такой был, — объяснил Илья. — «Ростсельмаш» назывался. Сельскозозяйственные машины производил. Сначала…
— А что такое сельское хозяйство?
— Это когда люди выращивают себе еду, а потом собирают урожай.
— Понятно-понятно, большие короба для грибов? Это — сельское хозяйство, да?
— И это тоже, — невесело вздохнул Илья. — В некотором роде.
— А кто еще в древности жил? — Видимо, обнаружившаяся связь между седой, с точки зрения Сергейки, стариной и станциями метро всерьез его захватила.
— За Карла Маркса и Театральной есть станция Ворошиловская и Буденовская. Климент Ворошилов и Семен Буденный тоже оттуда… м-м-м… из «древности».
Сергейка погрузился в раздумья. Вероятно, старался заново осмыслить привычные, давно въевшиеся в сознание названия станций и сопоставить их с конкретными людьми, которые, наверное, представлялись ребенку никак не меньше, чем титанами прошлого.
— Ор-джо-ни-ки-дзе, Во-ро-ши-лов, Бу-ден-ный — сосредоточившись и тщательно проговаривая каждый слог, произнес Сергейка. — Они все тоже писатели?
— Нет, они не писатели.
— Но они жили до метро и до Войны?
— И жили, и умерли, — кивнул Илья. — И они, и Маркс, и Шолохов.
Сергейка снова ненадолго задумался.
— Но раз они умерли до появления метро, значит, ничего для нашего метро сделать не могли? — немного разочарованно сказал он.
— Ничего.
— Они даже написать о метро не могли.
— И не писали.
— Зачем же тогда называть станции их именами?
Илья в очередной раз подивился по-детски незамысловатой мудрости и непосредственной проницательности сына.
— Честно говоря, не знаю. Просто привыкли люди, и все. Сначала их именами называли улицы, проспекты, площади, поселки и районы. Ну а потом по привычке уже — станции.
— Мам! Пап! — Сергейка вдруг дернулся в сторону, к освешенному подвесным диодным фонариком прилавку. — Там книжки продают!
Сергейка первым подбежал к торговцу и, видимо, решил блеснуть только что приобретенными знаниями.
— Книжка Карла Маркса с картинками есть? — услышал Илья задорный голос сына.
И — немного разочарованный:
— А Шолохова?
И — совсем уж грустный:
— Ну, хоть что-нибудь с картинками?
Под колесом что-то звякнуло. Разогнавшуюся дрезину сильно тряхнуло и сбросило с колеи. Илью и Бульбу вышвырнуло на щебенку. Ашоту удалось удержаться в вагонетке. Впрочем, судя по сдавленной ругани, его тоже крепко приложило.
Фонарик Ашота погас. Разбился…
Илья вытряхнул из кармана осколки своего «жучка». Ох, не повезло же им. Совсем без света остались.
— Какого хрена! — простонал из темноты Бульба. Илья вслепую нашарил рельсы. Ага, вот в чем дело. На путях лежала железная стойка от перевернутого прилавка. На нее то они и налетели в темноте. Не надо было Ашоту по сторонам фонариком крутить. Дорогу надо было освещать. Конвоир уже выскочил из вагонетки. И тоже зашерудился возле дрезины.
— Сошла, зараза, — прорычал он сквозь зубы. — С рельсов сошла!
— Втроем поставим? — спросил Илья.
— Да поставить-то, может, и поставим, — вздохнул Бульба. — Но повозиться придется.
Действительно, на то, чтобы в кромешном мраке при помощи рычага, в качестве которого была использована злополучная стойка, и трехэтажного мата поставить дрезину на рельсы, пришлось потратить немало времени. А когда транспортная проблема была, наконец, решена, появилась новая.
— Слышишь? — вдруг тревожно шепнула из мрака Оленька.
— Что? — насторожился Илья.
— Папа, ты слышишь? А это уже Сергейка.
— Что я должен услышать?
— Ты чего там бормочешь, Колдун? — затесался в разговор голос Бульбы.
Илья не ответил.
— Слушай-слушай, вот сейчас! — снова заговорила Оленька. — Тихо…
— Эй, Колдун!
— Тихо! — велел Илья.
И в туннеле стало тихо. Тихо, да не совсем.
Ухо уловило эхо беспорядочной стрельбы. Расстояние определить было невозможно: отзвуки выстрелов разносятся по замкнутому пространству далеко и в каждом туннеле звучат по-разному. Но было ясно: стреляли отчаянно, не жалея патронов. Пару раз из непрерывной гулкой канонады выделилось уханье ручных гранат.
Это значит, что муранча уже взломала внутренние перегородки Сельмаша и подошла к Шолоховскому блокпосту совсем близко. А еще это означало, что замуровать опасный туннель диаспорские каменщики уже не успеют.
— Что это? — Голос Ашота был тихим и сдавленным.
— Муранча, — дал Илья единственно верный ответ.
— Беги, Илюша! — Оленька чуть не взвизгнула из темноты.
— Папа, уезжай! — захныкал где-то рядом Сергейка.
Им было страшно. Возможно, им было даже страшнее, чем ему самому. И это неудивительно. Они — там, где он. И спасти сейчас их он может, только спасая себя.
— На дрезину, быстро! — велел Илья. — Бульба, отцепляй вагонетку — так легче будет. И — сваливаем.
На дрезине еще была возможность спастись. У них у всех. Если снова под колеса ничего не попадется.
На этот раз Ашот, забросив автомат за спину, помогал им качать рычаги.
Пальба за спиной начинала захлебываться.
