К тому же к работам из беженцев были привлечены только крепкие и здоровые мужчины. Обременять трудовой повинностью женщин и детей Диаспора не стала.
— И манатки свои унесли! — тихонько возмущался Бульба, зыркая по сторонам.
Унесли… Но это свидетельствовало лишь об организованности и предусмотрительности диаспорских. В самом деле, оказаться на чужой станции с пустыми руками — не самая радостная перспектива. А товар диаспорских — это все-таки не станки и железки сельмашевцев. Такой товар можно упаковывать и забрать с собой. Хотя бы часть товара. Самую ценную часть. Ту, на которую можно купить себе еду, кров. Жизнь.
А остальное — попрятать до лучших времен на станционных и туннельных складах.
— Сейчас, наверное, на Карла Маркса настоящее столпотворение, — снова попытался завязать разговор Бульба. На этот раз — громче и обращаясь уже не только к Илье, но и к конвоиру-охраннику. — Если столько народу разом туда ломанулось, а?
Не дождавшись ни от кого ответа, Бульба замолчал и обиженно засопел.
Охранник в вагонетке тоже притих. Только поворачивал фонарь вправо-влево, осматривая царящее вокруг запустение. Видимо, созерцание некогда шумных родных базаров действовало на Ашота угнетающе.
Тишину нарушали лишь поскрипывание рычагов и стук колес. По безлюдному туннелю разносилось эхо катящейся Дрезины.
Илья прикрыл глаза. Монотонная физическая нагрузка, однообразное движение тела и размеренное покачивание скрипучего рычага дрезины вводили его в состояние, близкое к трансу Илья вспоминал, как было здесь когда-то… Вспоминалось хорошо. Ярко, четко.
Они стояли на краю платформы. Втроем.
Илья, Оленька и Сергейка…
Впереди был шумный туннель, освещенный множеством огоньков, пробивавшихся из-за разноцветных стекол. Такие веселые, праздничные светильники — красные, желтые, зеленые и синие — манили к прилавкам со всякими всякостями. Улыбчивые торговцы и торговки зазывали покупателей, Шум, гам, возня, суета… Людей было много. Даже колея была занята. Впрочем, дрезины по диаспорской территории всегда ездили медленно.
— Ну что, прогуляемся от Шолохова до Карла Маркса? — предложил Илья. — Потом поймаем дрезину и махнем домой.
— Давай, — с радостью согласилась Оленька. Против прогулок по диаспорской ярмарке она никогда не возражала.
— «Шолахва», «Каламакса», «Шолахва», «Каламакса». — Переиначив названия станций на свой лад, Сергейка наморщил лоб. — Мам, пап, а что такое «шолахва» и «каламакса»?
— Не что, а кто, — улыбнулась Оленька. — Люди такие были. Михаил Шолохов и Карл Маркс.
— Карл Макс. — Сергейка, до глубины души пораженный неожиданным открытием, открыл рот. — Один человек и два имени. Он мутант? С двумя головами? А как его фамилия?
— Не Макс, а Маркс, — терпеливо объяснила Оленька. Все-таки иногда, чтобы отвечать на вопросы любопытного Сергейки, требовалось недюжинное терпение. — Маркс — это и есть фамилия.
— Странная фамилия.
— Немецкая, кажется. — Оленька задумалась. — Или еврейская. Точно не помню.
— А немецы и евреи это кто? Не мутанты?
— Нет. Люди. И не «немецы» надо говорить, а «немцы».
— А с какой они станции?
Илья тихонько вздохнул. Ребенок, весь мир которого ограничивался туннелями метро, и не мог, наверное, задавать иных вопросов.
— Издалека, — уклончиво ответила Оленька.
— А эти Шолохов и Мак… Маркс — они вообще кто? — не унимался Сергейка. — Сталкеры? Торговцы?
Оленька растерянно взглянула на Илью. Пришлось взять разъяснительную работу на себя.
— Нет, Сергейка, — начал он. — Шолохов — писатель.
— Кто-кто?
— Ну, человек, который пишет книжки.
— Это что, работа такая?
— Можно сказать и так. Была такая работа.
— Я люблю книжки, — мечтательно улыбнулся Сергейка. — Только с картинками которые.
Ну конечно. Сейчас яркие картинки в добытых сталкерами потрепанных книжечках заменяют детям и телевизор, и компьютер, и прогулки во дворе.
— Я сам рисую книжку, пап, — признался сын. — Про метро книжку. Только у меня тетрадка закончилась.
Сергейка повернулся к Оленьке:
— Мам, купим какую-нибудь книжку и тетрадку?
Оленька бросила быстрый взгляд на Илью. «Хватит?» — спрашивали ее глаза. Илья кивнул. В карманах лежала пара десятков патронов — универсальной валюты метро. Этого должно было хватить на кучу книжек и тетрадок.
— Ну, ма-а-ам? Ну, пожа-а-алуйста… Купим, а?
— Если увидим — купим, — пообещала Оленька.
Вполне удовлетворенный ответом матери, Сергейка снова повернулся к отцу:
— Пап, а Маркс?
— Что? — не понял Илья.
— Ну, Маркс кем работал? Шолохов — писатель, а Маркс?
— Он м-м-м… — Илья задумался. Как бы объяснить ребенку то, чего и сам не до конца понимаешь. — Ну, тоже вроде как писатель. Помимо всего прочего… Много написал.
— А они хорошие писатели?
— Ну-у… смотря кто. И кому как.
— А у них книжки с картинками?
— У Маркса — вряд ли.
— А кто больше написал — Шолохов или Маркс?
— Думаю, Маркс.
— Наверное, у них на станции бумаги было больше, да?
Илья покачал головой:
— Маркс не на станции жил.
— А Шолохов?
— И Шолохов тоже.
— А где тогда? В туннелях, что ли? Там же со светом плохо. Как там писать?
— Нет, не в туннеле. Они вообще не в метро жили.
— Не в метро?! — сделал большие глаза Сергейка. — На поверхности? Так значит, они все-таки мутанты? Станции назвали в честь мутантов?
— Да нет же, Сергейка! Это давно было. До Войны. Нашего метро тогда еще не построили.
— А-а-а. — На лице сына отразилось понимание. — Они в древности жили, да?
Илья невесело улыбнулся.
— Да, в древности.
Можно сказать и так. В другом мире, в другой эпохе, в другом зоне.
— А еще кто тогда жил?
— Ну… — Илья задумался. — Станцию перед нашим Аэропортом помнишь?
— Это где пьяные дяди и голые тети?
Илья и Оленька переглянулись. Даже транзитом проезжая мимо орджоникидзевских притонов, не всегда удавалось уберечь сына от неприглядных картин.
