– Эй, Вареный! – донеслось из темноты злое и насмешливое. – О чем ты там со светлостью шепчешься?! Громче говори – нам тоже послушать охота!
Вареный, выходит, Мартин-мастер. Дипольд хмыкнул. Это, вообще-то, не прозвище – кличка. Но точно и метко данная.
Сам Мартин никак не отреагировал на выкрики из невидимых клеток. Привык, видать…
– Что с лицом? – коротко спросил пфальцграф.
– Огонь, – так же кратко ответил Мартин.
Ответил – и аж дернулся весь, морщась от неприятных воспоминаний. Лицо его при этом стало еще страшнее. Что ж, огонь так огонь… В конце концов, какая разница, как и что именно изуродовало несчастного мастера – пламя, вырвавшееся из тигля, высыпавшиеся уголья или выплеснувшийся металл. Сейчас Дипольда занимали другие вопросы.
– Зачем Альфреду Чернокнижнику понадобился часовщик?
– Не самому Альфреду – его колдуну. Мастеру Лебиусу-из-Прагсбурга, – вздохнул Мартин.
– Хорошо… зачем часовщик колдуну?
– Не сам часовщик, а мои умелые руки, способные изготовить по заказу Лебиуса любой сложности механизм для…
– Для?
– Для других рук.
– Других? – не сразу понял Дипольд. – Рук?
– Для рук, сотворенных не из плоти и кости, а из железа и стали, – цедил слова Мартин. – Для рук, повинующихся темному магиерскому искусству и бездушной механике. Для рук машины-убийцы.
– Голем?! – осенило пфальцграфа. – Ты помогал Лебиусу создавать голема?!
Смрадная темнота вокруг кричала, визжала, улюлюкала, хрипела. А два человека, полностью отрешившись от воплей узилищного мрака, вполголоса переговаривались через решетку.
И незримые крикуны уставали. Так и не дождавшись новой потехи, крикуны разочарованно затихли – один за другим.
ГЛАВА 24
Мартин-мастер считался лучшим умельцем своей округи. А потому, согласно приказу маркграфа, объявившего однажды сбор мастеровых, принял участие в невиданном доселе состязании ремесленников.
В замок Альфреда тогда съехались все, чья профессия была в той или иной мере связана с металлом. А таковых в Оберландмарке, издавна славившейся рудниками и кузнечным делом, насчитывалось немало. Между рудоплавами, литейщиками, кузнецами, оружейниками, бронниками, ювелирами, часовщиками и прочим мастеровым людом состоялось что-то вроде турнира-испытания. Искуснейшие мастера и талантливые подмастерья изо дня в день соревновались друг с другом, демонстрируя достижения в своем ремесле. Каждый должен был выполнить определенную работу, которой обучался с детства. Мартину же досталось особое задание.
– Рука, – тяжко вздохнул узник с обожженным лицом. – Мне следовало изготовить большую механическую руку, которая могла бы сгибаться, как обычная человеческая, сжимать и разжимать пальцы и – главное – крепко держать оружие. В действие ее должен был приводить потаенный рычажок и толстая стальная проволока, укрытая над локтем, у плеча, с внутренней стороны. Там, где у человека подмышка. Все пояснения давал мастер Лебиус – прагсбургский магиер и механикус, ведавший состязанием ремесленников. Он же предоставил мне необходимые чертежи с устройством руки.
– Руки голема? – прищурился Дипольд.
– О големе я тогда ничего не знал. Узнал позже. А тогда это было просто состязание. Доказательство мастерства.
– Ясно. Продолжай.
– Черновую работу делал кто-то другой, так что всеми деталями и заготовками меня снабжали в нужном количестве. На мою долю оставалась конечная обработка и сборка. Но именно это и было самым ответственным этапом. Видите ли, ваша светлость, здесь особенно важны скрупулезность и точность. Малейшая ошибка… чуть тоньше проволочка, чуть толще зубчик шестеренки – и все идет насмарку. Работа была напряженной, долгой. Я спал по три часа в сутки, а магиер все торопил. Вот именно тогда-то… Да, тогда…
Мартин тронул правую половину лица. Съежился от неприятных воспоминаний. Дипольд молчал. Дипольд не торопил. Зачем – сосед все скажет сам. Раз уж начал…
– Тигль, – не сказал, простонал Мартин. – Я его задел, он перевернулся. В тигле было олово с какими-то едкими алхимическими добавками, делавшими его гибче лозы и крепче стали. Лебиус сам готовил эту смесь, мне оставалось только расплавить…
На этот раз молчание затянулось.
– Дальше? – потребовал пфальцграф.
– Оловом я паял проволочные стыки – черновую, для пробы, прежде чем сварить накрепко, намертво, – глядя куда-то в сторону, говорил отсутствующим голосом Мартин. – А еще заполнял для прочности полые гибкие трубки на сегментах. Там, в руке, были такие… специальные, вместо сухожилий…
– Ты мне не про олово с трубками рассказывай! – свел брови Дипольд. – Говори, что дальше было!
– Из тигля мне плеснуло на голову. И в лицо. Больно было – страшно вспомнить. Глаз вытек сразу, кожа и мясо слезли чуть позже. И ухо… сварилось, спеклось. И снаружи, и внутри. Но всего этого я уже, хвала небесам, не чувствовал. Я думал, что умер. Оказалось – нет. Оказалось, просто потерял сознание. Очнулся с
