— Суки! — услышал Борис его яростный крик.
Щерба размахнулся. Швырнул свое оружие вверх.
Изобразил освободившимися руками неприличный жест по локоть.
Топорик закувыркался в воздухе, словно индейский томагавк. Тряхнул металлическую сетку, натянутую над ареной. Задел одну из видеокамер. Зацепился боевым клювом за широкие ячейки. Увяз. Качнулся, отцепился. Полетел вниз. Упал на песок.
Вот, значит, зачем нужна сетка над ареной! Не для того, чтобы сдерживать рвущихся через ограду гладиаторов — через нее человеку все равно не перебраться. А для того, чтобы уберечь VIP-зону от таких, как Щерба, гладиаторов-метателей.
Трибуны хохотали.
Борис увидел, как к топорику Щербы, словно голодный пес на подачку, прыгнул безоружный боец из их группы. Схватил. И уже не отдаст.
А сам Щерба…
Его дикий пронзительный вопль на миг перекрыл гул колизея.
Схватившись за шею обеими руками, Щерба юлой завертелся на месте. Упал. Воя и визжа, забился в песке.
«Ошейник!» — понял Борис. Да, так и есть! Охраннике пультом, наблюдавший за дерзким гладиатором, решил не спускать ему оскорбления публики. Охранник нажал на кнопку.
Борис находился всего в нескольких шагах от Щербы и отчетливо видел, как вскипает кожа на его шее.
Щерба попытался просунуть под ошейник пальцы, но, обжегшись, непроизвольно отдернул руки.
Кожа краснела, темнела и лопалась на глазах. Из-под ошейника струился дым. Борис явственно ощутил запах паленого мяса.
— А-а-а! — Щерба орал и катался по песку.
Его крик словно послужил сигналом к началу боя.
— А-а-а! — с яростным воплем сорвался с места бородатый трес, потерявший дочь.
— А-а-а! — прыгнула вперед чернявая.
Оба бросились к Борису.
Ну вот она и затравка!
Он изготовился к отражению атаки. Но…
— А-а-а! — Георгий и бойцы из его группы тоже ринулись навстречу противнику.
— А-а-а! — несколько человек из вражеского отряда опередили, оттеснили чернявую и ее бородатого дружка.
— А-а-а! — торжествовал и бесновался колизей.
И началось!
И понеслась!
Две группы людей сошлись в рукопашной и смешались в одну кучу. Борис на некоторое время потерял из виду тех, кто больше других жаждал его смерти.
Первыми сбили с ног и смяли безоружных. Те пытались отмахиваться в меру своих сил, но кулаки в такой ситуации — плохое подспорье. Даже для опытного бойца.
Зрители возбужденно орали в тысячи глоток. Трибуны шевелились и колыхались будто живые. Кратер рокотал. Вулкан бурлил и пробуждался. И вот…
Первая кровь! Фонтаном!
Перерезали глотку Щербе… Заточенная сталь ударила над самым нагрудником.
Извержение… Вулкан колизея изверг единый многоголосый вопль, похожий на взрыв. Такой силы и громкости, какую и вообразить трудно. Эхо устремилось вверх, к ясному безоблачному небу.
Искололи и изрубили еще одного беднягу.
И — новая волна нечеловеческого рева. Новые крики. Колизей не умолкал ни на миг. Публика не жалела глоток.
Переломали кости третьему.
Исступление битвы захлестнуло всех — и бойцов, и зрителей.
Борису показалось, что он очутился в самом центре месиловки. Вокруг стало тесно, жарко и мокро. В нос бил острый запах пота и свежей крови.
Дрались зверски. Яростно орудуя непривычным оружием ушедших веков. Дрались без правил и без хитрых приемов. Просто били. Сильно, часто. Просто забивали друг друга насмерть. Металл звякал о пластиковую защиту. Хрустели кости. Чавкало мясо. Хлестала кровь.
Борис отбил выпад изогнутого клинка — мощный, но неловкий. Кто бы там учил современных гладиаторов искусству сабельного боя! Сам ударил наотмашь…
Палица хрястко впечаталась в чье-то лицо под сбившейся набок пластиковой каской.
Противник упал.
И — еще удар.
И падает кто-то еще. И еще…
Теперь бесхозного оружия было больше, чем стоящих на ногах бойцов. А он-то еще удивлялся: что заставляет людей на арене мочить друг друга до смерти. Причины всегда найдутся. Самая простая и самая главная из них — желание выжить.
Все происходило быстро и медленно одновременно. Все происходило само собой. Сколько голов он сокрушил своей палицей и сколько костей сломал, Борис не считал и не помнил.
Он просто чувствовал, что дерущихся людей вокруг становится меньше. А лежащих в неподвижности и корчащихся на окровавленном песке — больше.
Чей-то топор, ловко подставленный лезвием под удар, обрубил рукоять палицы под железным набалдашником. Увесистый, измазанный кровью металлический шар покатился под ноги. Борис продолжал драться дубинкой-обрубком.
Схватить что-то другое, более для этого подходящее, просто не было времени.
А потом начался главный бой. Из общей свалки ему навстречу вынырнули обезумевший бородатый дикарь и чернявая трeска. Оба уже без шлемов, оба в расколотых, болтающихся на ремнях латах, оба с ног до головы заляпаны кровью. И не понять — своей ли, чужой?
Видимо, все же чужой.
Прорвались-таки! Дорвались. И даже умудрились выжить в жестокой гладиаторской мясорубке!
Ну что ж… Пришло время умирать. Кому-то из них троих — пора.
Бородач атаковал Бориса первым. Чернявая пока держалась сзади.
Глава 37
Борис увернулся. Кривое лезвие рассекло воздух над головой. Борис ударил обрубком своей палицы по руке, державшей клинок.
Бородач выронил оружие.
А теперь — по морде!
Что-то хрустнуло. Слава богу — не дубинка. Дикий покачнулся. Нос сломан. Губы разбиты. В красных пузырях белеют осколки зубов. Всклокоченная борода — вся мокрая от крови. Другой давно бы уже лежал. Этот — нет. Хрипя и рыча, этот прет вперед.
Борис взмахнул дубинкой снова. И еще раз — по морде!
Дикий отшатнулся. Кровавые сопли — в стороны. Вместо лица — каша. Невероятно! Безумец все еще держится на ногах. Тянется к горлу противника.
В следующий удар Борис вложил всю силу. Шарахнул в голову — над левым ухом. Дубинка треснула. Раскололась. Голова бородача дернулось вправо. Противник тоже подался вбок. Подломился. Рухнул в песок. Вот теперь — готов.
