– Закрою. Впущу обоз – и закрою.
– Ты веришь в их россказни?
– А ты – нет? Тогда во-о-он туда посмотри, русич.
Золтан Эшти простер руку, указывая на ущелье. Далеко внизу, в узкой горловине, стиснутой скалами, маячили вооруженные всадники. Немного, но и не так, чтоб мало. Около сотни. Над головами верховых Всеволод различил большой стяг. Черный. Беспросветно черный.
– Хайдуки никогда прежде не осмеливались подбираться к перевалу так близко, – хмурился Золтан. – Оттуда уже можно достать стрелой до заставы. Если из хорошего арбалета бить.
– А почему на лиходеев не сыплются камни? Где обвал? Спят твои верхние дозоры, а?
Если так, то самое бы время самим вырваться из западни да проскочить опасное ущелье...
– Не спят. Ждут, пока все душегубы в ущелье войдут. Я уже послал туда человека. Приказал не обнаруживать себя прежде времени.
– А если не войдут? Покрутятся да отступят?
– Мои воины уже седлают коней. Отступят разбойники – так догоним. Хайдуки привыкли иметь дело с беженцами и в настоящем бою не устоят. Судьба сегодня благоволит к нам, русич. Злодеи, за которыми мы не можем гоняться по всему Эрдею, сами пришли сюда. А такую возможность упускать нельзя.
– Ты готовишься к вылазке?
– Это будет не вылазка, это будет возмездие. Черные хайдуки перехватывают обозы, идущие к перевалу, убивают сбегов...
– И лишают тебя законной добычи? Пошлины, я хотел сказать...
Золтан резко обернулся, вскипая от гнева:
– Русич, ты – гость, но мое гостеприимство не беспредельно. Не забывай об этом. И еще... Молись, чтобы меня сегодня ненароком не убили. Ибо на верхние посты я послал еще один приказ: не выпускать с перевала вас, даже если вы погонитесь за хайдуками.
Тем временем первая повозка обоза – большая, высокая, тяжелая, наглухо закрытая шкурами, покачиваясь и поскрипывая, уже вкатилась на территорию заставы. Крепенький и низенький бородатый мужичок держал вожжи в левой руке. Правой возница настегивал длинным кнутом.
Бородач зычно покрикивал с козел на двух гнедых лошадей. Заставная стража расступилась, пропуская упряжку. Вслед за повозкой протиснулся всадник с топором у седла. Остальной обозный люд тоже споро подтягивался к воротам.
– Золтан, ты совершаешь ошибку!
– Не лезь не в свое дело, русич!
Впрочем, слова эти начальник перевальной заставы кричал уже в спину Всеволоду. Всеволод не слушал.
Прыжок с невысокой стены – и воевода русской дружины стоит на пути обоза. Не стоит – висит. Вцепившись обоими руками в конскую сбрую. Одна рука – на узде испуганной лошади первого въехавшего за ворота верхового. Вторая пытается сдержать упряжку гнедых.
– Стоять! Стоять, говорю!
Схваченная под уздцы кобыла норовит подняться на дыбы. Всеволод – не дает. Всадник – широкий, плотный, в грязной залатанной овчине – тянет из седельной петли топор. Упряжная пара, подстегиваемая бородачом-возницей, хрипя, втягивает на заставу повозку, впихивает, вталкивает Всеволода.
– Да как ты! – ярится, брызжа слюной, где-то наверху, на стене, Золтан. – Как смеешь, русич!
К воротам бегут шекелисы. И дружинники Всеволода бегут тоже. Снова мелькает обнаженное оружие. А за стеной кричат, ругаются, напирают сбеги. Те, кто прикрывается личиной сбегов. Обозный люд не желает оставаться снаружи. Обоз ломится внутрь, на территорию заставы.
А где-то в ущелье дико воют черные хайдуки.
Движение в узком проходе застопорилось.
Возница страшно орет, поднимает длинное кнутовище, норовя стегануть уже не коней, а человека, заступившего дорогу. Всадник достал топор. Тоже замахивается...
Вряд ли на такое решились бы простые мужики – чтоб вот так, без раздумий, оружного дружинника – кнутом да топором.
Всеволод отскакивает в сторону...
Кнут рассекает воздух перед лицом.
...В другую...
Лезвие топора не достает самую малость.
Всадник, пытаясь дотянуться, нагнулся с седла, выбросил руку во всю длину.
Удобно...
Всеволод руку эту перехватил. И руку, и топор. Резко и сильно дернул на себя. Чересчур ретивый беженец или кто он там есть на самом деле, в седле не удержался. Грохнулся оземь, выронил оружие.
Отчетливо звякнуло железо. А под откинувшейся полой овчинного тулупа блеснула короткая кольчуга.
Вот такие сбеги, значит, пожаловали...
