— Ну, и? — Дипольд обернулся к Людвигу. — Найдите ключи. Отстегните пленников от цепи — и пусть катятся на все четыре стороны да помнят нашу доброту. Не с собою же их тащить.
— Так ведь… — барон сглотнул. — Цепь ведь, ваша светлость…
И — умолк.
А что цепь? Дипольд присмотрелся внимательнее. Ах, вот оно что-о-о! Вот чего он не разглядел сразу — за пеленой дождя и грязными пятнами на телах несчастных!
ГЛАВА 37
Двадцать человек связывала друг с другом одна общая цепь — длинная, сплошная, составленная из толстых, намертво спаянных звеньев, с тяжелым крюком на конце, прицепленным к шестиколесной повозке. Но при этом пленники не были прикованы к цепи кандалами. Обычных кандальных браслетов — ручных, ножных или нашейных — здесь не требовалось вовсе. Люди оказались попросту нанизанными, на цепь, как на гибкий вертел. Черным магиерским искусством люди были сживлены с железом. Люди и металл являлись теперь одним целым. Люди несли в себе металл. Металл стал частью людей.
Оберландская цепь была протянута через каждого пленника. Насквозь. Цепь входила в позвоночник — между лопаток. И выходила из грудины — промеж ребер. Под рваной воспаленной кожей виднелись сгустки сукровицы и болезненно-красная плоть, белела обнажившаяся кость. Однако это были именно живые люди, а не какие-нибудь разупокоенные мертвецы. И живые цепные люди покорно выполняли работу тягловой скотины. Как ТАКОЕ было возможно, знал, наверное, лишь магиер, сотворивший ЭТО.
Вообще-то нечто подобное Дипольду видеть уже доводилось. В подземной темнице маркграфа. У узника из соседней клетки. В ноги Мартина-мастера по прозвищу Вареный тоже были вживлены звенья ржавого железа. Но там был один человек и одна цепь. А здесь — одна цепь и уйма народа.
Измученные пленники стояли перед Дипольдом в грязи, придерживая тяжелую цепь руками и удерживаясь за нее же. Пфальцграф покачал головой. С такого поводка не сорваться и не сбежать. От такого поводка не освободиться и не освободить. Никак. Ну, разве что…
— Убить, — вполголоса распорядился Дипольд. — Всех.
— Ваша светлость? — непонимающе поднял брови Людвиг.
— Выполняй, барон. Снять человека с этой цепи, не погубив его, нельзя. Тащить с собой такую обузу мы тоже не можем. А оставим здесь — пленники снова попадут в руки Лебиуса. Нужно это нам? Нет, не нужно. Да и для них самих, думаю, это не самый лучший вариант.
Кто-то из полонян все же расслышал их негромкий разговор. Поднял лицо, по которому вода стекала вперемежку со слезами. Взмолился, с превеликим трудом извергнув хриплый стон:
— Помилуйте нас, господин!
— Убить! — громче и жестче повторил Дипольд.
И — после недолгого раздумья — уточнил:
— Изрубить в куски. В капусту.
Чтоб проклятому Лебиусу вовсе уж ничего не досталось.
Гвардейцы Карла Осторожного выполнили приказ быстро, молча, беспрекословно, оставив в грязи кровавое месиво изрубленной плоти. Все пленники были перебиты. От увязшей шестиколесной повозки тянулась, подобно гибкому хребту невиданного чудовища, брошенная цепь. Из толстых звеньев торчали человеческие ребра и позвонки, слитые с железом и посеченные сталью.
Цепь тонула в грязи. Вода смывала пролитую кровь. Красные ручьи растекались по размытому тракту.
Дождь слабел, но не прекращался.
— Дело сделано, — подступил к Дипольду хмурый фон Швиц. Барон неодобрительно косился на изрубленные останки. — Пора уходить, ваша светлость.
— Не так быстро, барон, не так быстро. Я, знаешь, о чем подумал… — Дипольд на мертвых пленников уже не смотрел. Он не отводил глаз от шестиколесной повозки. — Подумал, что неплохо бы нам еще и с големом разобраться…
— А чего с ним разбираться? — пожал плечами барон. — Сорвать полог и пусть себе ржавеет, покуда оберландцы не придут…
— Э-э-э, нет, Людвиг, этого недостаточно. У меня есть идея получше. — Дипольд перевел взгляд на повозку с ядрами.
…Голема обкладывали магиерскими снарядами с надлежащим тщанием и осторожностью — чтобы, не дай бог, не потревожить содержимого смертоносных ядер. Всего под рогожу к неподвижной бронированной махине закатили пару дюжин шаров с фитилями и с белыми отметинами на свинцовых боках. Еще десятка полтора опустили в грязь — под днище шестиколесной платформы: авось, сдетонируют и они…
Все было готово к подрыву. Вот только просыпать запальные пороховые дорожки оказалось не из чего. Ни крупинки пороха не нашлось ни в остландском отряде, ни в оберландских повозках. А если бы и нашлось — проку-то? Под эдаким ливнем!
Жечь сырые повозки на расстоянии — горящей стрелой — тоже занятие бесполезное. Кому-то придется остаться, чтобы с руки — при помощи огнива — запалить фитиль-другой, а после — спасаться бегством.
Добровольцев, правда, не нашлось, и Дипольд ткнул пальцем в первого попавшегося гвардейца:
— Ты! Поджигать будешь ты. Как запалишь — гони коня за обочину, прочь с тракта.
«Если успеешь убраться — выживешь», — уже про себя закончил Дипольд. В чем, вообще-то, гейский пфальцграф сильно сомневался. Но для достижения цели обычно нужно чем-то жертвовать. Чем-то или кем-то. В конце концов, у отца много бравых гвардейцев.
— Не бойся, — подбодрил загрустившего воина Дипольд. — Фитили мокрые, тлеть будут долго. Времени укрыться хватит…
Что-то, правда, подсказывало пфальцграфу: этим фитилям — на ЭТИХ ядрах влага не страшна.
— Справишься — станешь бароном, получишь лен и награду вдесятеро больше, чем годовое жалование, что выплачивает тебе мой отец, — пообещал Дипольд.
А чего еще желать бывшему голодранцу из ландскнехтского отребья? Ишь, как глазки-то загорелись!
Гвардеец, действительно, смотрел теперь веселее. Заинтересованнее… Гвардеец готов был рискнуть.
— Слово в том даю! — заверил на всякий случай пфальцграф. — А слово Дипольда Гейнского крепко. Ну? Сделаешь?
То ли заманчивые посулы, то ли сказка о сырых фитилях, то ли просто многолетняя привычка к повиновению возымела действие, но…
— Да, ваша светлость! — гвардеец ответил судорожным кивком.
Отцовский вояка оказался парень не промах и быстро смекнул, как можно обмануть смерть. Попытаться, хотя бы… Первым делом он аккуратно вынул из оберландских снарядов несколько фитилей и связал их воедино. Получившийся жгут — изрядной, между прочим, длины — сунул под рогожу — к ядру, уложенному у головы голема. И лишь после предварительных приготовлений достал кожаный мешочек с кремнем и кресалом…
— Все готово, ваша светлость, — доложил гвардеец. — Если взорвется одно ядро — рванут и остальные. А взлетит на воздух одна повозка — достанется и другой. Эвон, как близко стоят… Прикажете распрячь лошадей?
Дипольд окинул взглядом измученных животных, впряженных в повозки. Промокшие, исхлестанные плетьми, по брюхо увязшие в грязи, они, похоже, держались на ногах лишь благодаря упряжным ремням. Проку от таких лошадок в походе не будет, но и оставлять их оберландцам — тоже неразумно.
Дипольд покачал головой:
