И – со свистом, со скрежетом, с разлета, с разворота…
Ах, не углядел, не заметил в пылу жестокого боя! Бил-то сильно, сдуру, с плеча, сгоряча. Чтоб насмерть, наверняка чтоб.
По упырю ведь бил. А упырь проклятущий – отшатнулся к стене.
И клинок, разрубив очередную тварь, вошел в щель меж базальтовыми глыбами.
Шмяк! Звяк!
Пыль, искры…
Основательно вошел, глубоко, ибо силен и страшен был рубящий удар. Нерасчетливо, неразумно силен. И страшен без особой надобности. А еще сыграла свою роль губительная случайность. От которой, увы, в лютой сече не застрахован никто.
Так уж оно вышло: Всеволод с маху вогнал меч точнехонько в каменные тиски, в ловушку. Как специально подставленную! Кладка здесь была изрядно выкрошена, выцарапана упыриными когтями, и клинок скрылся на добрую треть. И – увяз, застрял…
Будто поймал кто цепкой дланью.
И – заклинило.
Как колун в неподатливом полене.
А время – дорого. В бою – трижды дорого. В таком бою – десятижды. Каждый миг, каждое мгновение!
Всеволод попытался вырвать зажатый базальтовыми глыбами меч, попытался вызволить из плена. Дернул резко, сильно.
Сталь с серебряной насечкой хрустнула.
Сталь переломилась.
Про-клять-е!
А завывающие упыри все напирали, а упыри норовили подлезть с флангов, окружить.
В сердцах Всеволод махнул вторым мечом по широкой дуге. Эх, опять неудачно вышло. Черная кровь залила шелом, брызнула в прорези забрала-личины, в глаза. Ослепила. Хорошо – вовремя навалился дружинный строй. Верные ратники пробились вперед, встали стеной. Прикрыли воеводу. Но…
Всеволод проморгался, наконец увидел…
Потеряли одного, второго, третьего…
Трижды проклятье на ваши безволосые головы, твари адовы!
Едва обретя способность видеть, Всеволод снова бросился в бой. С одним мечом. Обхваченным уже двумя руками.
Бил наискось, от стены. Чтобы вновь не приключилась беда.
Удары наносил страшные. Валил по два-три упыря зараз. Порой – задевал и четвертого, благо, твари лезли один на другого. Хотя какое уж тут благо?!
Упал еще один дружинник, подсеченный когтистой пятерней под ноги. Тело выдернули, утащили из общих рядов, навалились, облепили.
Тва-а-ари!
Вой. Характерный чмокающий звук. Все!
Испили. Не спасти. Погиб.
В такой битве и с такими силами нельзя было отбить своих павших. Единственное, что еще можно… что нужно – спасти живых.
Всеволод приказал отходить. Так же – строем. Непозволительно поредевшим.
Отступали по-прежнему медленно, не торопясь. Ну, когда же они там, на стенах?! Когда управятся?!
А из-за вала, ото рва все пекло, жарило, палило. И уже не черная кровь врага – пот застилал глаза. И тело прело под толстой подкольчужной рубахой. И лицо огнем пылало под тяжелым шеломом.
Жар становился все сильнее. Все труднее было дышать горячим воздухом. Значит – ворота близко.
Всеволод перехватил меч правой рукой. Левую рывком обмотал плащом – прикрываться от огня и жара. Да только плохая то была идея. В толстую ткань, намотанную на рукав серебреной кольчуги, тут же вцепился один упырь. Потом – второй, норовя опрокинуть, повалить. Еще двое пытаются поднырнуть под меч.
Тех, кто лез под клинок, Всеволод клинком же и приласкал. Рассек – и одного, и второго. Вцепившихся в левую руку просто стряхнул, сбросил вместе с плащом. Затем обоих, запутавшихся в рваных ошметках, рубанул сплеча. Через ткань. Плащ – в клочья. Упыри – в куски. Черная кровь – фонтаном.
А нечисть наседала, наступала.
А они отступали…
Ну, когда же?!
И – словно услышали!
– Хватит! Хватит! – донеслось со стен сквозь визг и вой. – Уходите! Назад! К воротам!
