всего-то в двух десятках метров. Бурцев прекрасно видел их решительные лица, горящие ненавистью глаза, оскаленные рты. Чего уж там — не только красноармейцы умеют бросаться под вражеские танки.
Эх, был бы в руках сейчас пулемет, а не рычаги управления — скосил бы обоих, на фиг! Может, успел бы. Да будь хоть у Сыма Цзяна в «шмайсеровском» рожке малость патронов — развернул бы машину пробитым боком к этим двоим. Рявкнул бы на старика-китайца погромче, чтоб не жалел «невидимых стрел». Шансов еще меньше, но все-таки!
А так… Так — разворачивай, не разворачивай, останавливай, не останавливай… Так — кранты.
С двадцати… какой там, — с пятнадцати уже метров… с тринадцати… с десяти… В общем, ребята не промахнутся. Сами эсэсовцы тоже, конечно, того… От гранатных осколков им теперь не укрыться. Но танк остановят, фашистские камикадзы, мля! И экипаж сожгут, герои фатерландовы!
Тоскливо стало сразу. И из-за обреченной Аделаиды. И вообще… Перед мысленным взором предстали обгоревшие трупы немецких танкистов. Страшная смерть, если подумать… Вспомнился обезумевший от боли гитлеровец, что выскочил вот из этой самой прожженной кумулятивной струей «рыси». Парень орал и стрелял. Но орал, пожалуй, громче. Его-то хоть стрелой успокоили, а тут милосердным стрелам взяться неоткуда.
Стрелы взялись! Из ниоткуда! По две на каждого. И еще по одной, и еще… Длинные татарские стрелы! Бурцев видел в перископ, как они — одна за другой — входят в эсэсовскую форму.
Только теперь он сообразил, что к привычным звукам перестрелки давно уж примешивается пронзительное татарское «ура» и зычные вопли русичей.
Наши! Свои то есть! Вовремя подоспели… Прорвались через разбитый шлагбаум и следуют за танком! Палят из трофейных «шмайсеров» почем зря, метко бьют из луков.
Бросить гранаты эсэсовцы так и не успели. «Рысь» промчалась между утыканными стрелами, медленно оседающими в грязный снег телами.
Внутри куполообразного строения не было никого. И ничего. Лишь глубокий котлован с кольцом гигантских глыб на дне. Вниз вел пологий земляной спуск, основательно утрамбованный колесами и гусеницами. Туда Бурцев и направил машину. Резко — так что шлем Освальда вновь звонко ударился об орудие — затормозил в самом центре каменного круга. Заглушил мотор. Танк замер посреди основания разрушенной башни ариев. Бурцев повернулся к китайцу:
— Ну, Сыма Цзян, твоя очередь — не подведи. Ты ведь говорил, что можешь открыть путь от одной магической башни к другой.
Китайский мудрец кивнул — серьезно, торжественно и невозмутимо. И все же, кажется, старик здорово волновался — его татарский был сейчас чудовищным:
— Если два башня арийская мага уже заединена колдовская связя одна с другая, моя нужна только сказаться простая заклинания перехода. Моя даже не надо указаться конечный места перехода. Магия эта башня просто отправлять моя, твоя и наша в та башня, куда была последняя перехода перед наша перехода.
— Так действуй же! Твори заклинание! Раз фон Берберг только вчера переправился отсюда во Взгужевежу, значит, магическая связь существует. Значит, мы сможем идти по его следу!
Сыма Цзян еще раз кивнул. Сыма Цзян даже не стал вылезать из танка. Сыма Цзян просто произнес несколько слов на неведомом языке и…
Вспыхнул багровый свет, похожий на свет пламени в ночи, но не жгучий, а наоборот — холодный, леденящий какой-то, морозный… Свет усиливался, быстро формируясь в пульсирующую сферу на изрытом земляном полу. Сияющая сфера меж огромных каменных плит, обтесанных в незапамятные времена, росла, становилась ярче. Ярче… Мир за ее пределами — расплывчатее. И вот мира не стало вовсе. Мир поглотила продолжительная, почти бесконечная вспышка. И нестерпимо больно было смотреть дальше. Бурцев зажмурился.
А потом произошло все. Все остальное. Только это было уже не в Дерите — во Взгужевеже.
Глава 52
Тишину нарушила немецкая речь. Крик. Ругань. Ругали каких-то вконец спятивших «думкопфов». Ругали где-то совсем рядом… Бранились громко, яростно — так, что за пробитой танковой броней слышно каждое слово. Зато не видать ни зги.
Тьфу ты! Бурцев вдруг осознал, что сидит, по-прежнему уткнувшись в перископ. С зажмуренными глазами сидит.
Он разлепил веки. Былая багровость все еще присутствовала, но лишь в виде легкой дымки, едва окутывавшей танк. Дымка рассеивалась, растворялась в воздухе, ничуть не препятствуя обзору. Скорее наоборот. Ощущение было такое, будто на перископ зачем-то надели розовые очки с мощными линзами.
Перед танком — за границей слабой красноватой пелены — стоял подтянутый человек в форме офицера СС. По выправке видать — высокий чин. Все при нем как положено: ладно сидящая форма, высокая фуражка с нацистским орлом, на поясе — кобура и кинжал-динстдольх, на пальце поблескивает мертвоголовое колечко.
Офицера сопровождали два автоматчика — оба замерли чуть позади со «шмайсерами» на животах. Солдаты смотрели из-под касок угрюмо и выжидающе, стараясь не выпустить обуревавшие их эмоции наружу. Офицер же, в отличие от подчиненных, даже не пытался сдержать своих чувств. Офицер размахивал руками, офицер брызгал слюной, офицер топал ногой от злости. А собственно, чего он так разоряется-то?
Бурцев заставил себя вникнуть в смысл тирады. Понял: им угрожают трибуналом за ненадлежащее использование переходного портала.
— Вы находитесь в транзитно-координационной зоне, предназначенной для переброски живой силы, — орал офицер. — Ваше появление здесь — прямое нарушение инструкций цайтпрыжков и телепортационных войсковых перемещений. Вы блокируете платц-башню и создаете угрозу маневренности всей цайткоманды. Немедленно покиньте танк и объясните причину своего самоуправства!
«Наехать на него, что ли? — вяло подумал Бурцев. — Чтоб умолк наконец». Он все еще не отошел от шока переброски. Руки, лежавшие на рычагах управления, мелко подрагивали…
За спиной зашевелился Сыма Цзян.
— Где мы? — шепнул из-под многострадального шлема Освальд Добжиньский.
Бурцев повертел перископом кругового обзора. Знакомый подвальчик! Высокий — метра под три — потолок, широкий — два с половиной и длиннющий — хрен знает, сколько с четвертью — проход. И низенькие дверки в стенах… По такому коридору и с копьями, и с большими осадными щитами пройти можно и на коне проехать тоже. Танк вот даже поместился.
Правда, громадного стола и длинных лавок, что стояли здесь прежде, теперь нет — и от этого коридор кажется еще более просторным. А вместо привычных факелов с закопченных стен светят электрические лампочки — и здесь тоже генератор поставили! Зато в остальном…
— Во Взгужевеже мы, пан Освальд, — ответил Бурцев.
— Не может быть! Так просто?! Так быстро?!
— Взгляни сам, — он пустил рыцаря к перископу. Освальд даже не счел нужным снимать шлем. Вдавил смотровую щель топхельма в резину окуляров, ругнулся:
— Да ведь это же он!
— Он?
— Тот самый немец, с которым говорил фон Берберг, когда я прятался во рву Взгужевежи.
— Это когда вас выбили из замка, а тебя сочли убитым?
— Да!
Надо же, выходит, перед ними стоит сейчас зам фон Берберга — комендант Взгужевежи оберфюрер СС Фишер!
А эсэсовец все кричал. И все громче. И оскорблял, ничуть не стесняясь в выражениях. И визгливо требовал:
— Всем выйти-и-и из танка!
— А вот я сейчас и выйду! — пробормотал Освальд где-то в промежутке между «славянской швалью» и «отрыжкой еврея».
