нижнее – самое толстое – кольцо флагштока два татарских аркана. Туго смотанный конский волос, которому не страшна влага, частые серебряные вставки… Странно, очень странно. Были бы арканами оплетены заборала – понять еще можно, а так…
Прочные, блестящие, аккуратно уложенные в бухточки веревки с большими петлями на концах словно приготовлены к броску. Но кому предназначались арканы? Упырей полонить, что ли?
Всеволод осмотрелся вокруг.
Знакомая широкая площадка, обнесенная мощной каменной оградой с крепкими зубцами и ощетинившаяся снаружи посеребренными шипами, густо вмурованными в кладку. Два истерзанных трупа в стороне. С другой стороны – вспоротые, вздыбленные доски. Будто бороною прошлись по настилу. И – разноплеменные защитники Сторожи.
Помимо тевтонских рыцарей и кнехтов здесь были оба шекелиса, с пяток русичей, Сагаадай с двумя стрелками. Впрочем, колчаны степняков пусты, луки отброшены в сторону, в руках – кривые сабли. Так что никакие они уж и не стрелки. Как и все прочие – бьются врукопашную.
Прижавшись к самому заборалу, укрывшись за каменными зубцами, защитники сшибали карабкающихся вверх тварей. Одни упыри падали под ударами, оскальзывались, срывались с мокрого камня, но им на смену настырно лезли другие. В безудержном полыхании молний, в кружащихся водяных вихрях они казались лоснящимися бледнокожими пауками, облепившими необъятный каменный ствол башни.
На смотровую площадку, ставшую боевой, пауков-кровопийц пока не пускали.
Пока…
В ближайшей бойнице появились две когтистые руки – длинные, по-змеиному гибкие. Всеволод срубил обе. Одним ударом. Одним мечом. Вторым – ткнул в узкую щель. Сбросил воющую тварь. Освободил бойницу, прильнул. Поднял забральную личину шелома – так лучше видно… больше видно. Глянул вниз. Узрел наконец в наслаивавшихся одна на другую вспышках молний битву – всю, целиком.
Такую, каких не видывал прежде.
Ожесточенный бой шел всюду. На внешних стенах, с которых не успели отойти под прикрытие детинца все защитники Сторожи. И на стенах внутренних, куда вслед за отступившими взобралась изрядная часть упыриного воинства. И между стенами, где на осиновых крышах, как на островках, застряли рассеянные по крепости одиночки и небольшие группки воинов, яростно отбивавшиеся от нечисти.
Самый же крупный отряд оборонял сейчас Серебряные врата. Бесполезные уже, не нужные никому. Оборонял лишь потому, что не мог их покинуть. Потому, что ничего иного не оставалось.
Ага, а вон и Бернгард ведет свою мертвую дружину через тесные улочки крепостного лабиринта да по упыриным трупам. И сам князь-магистр, и его умруны жмутся к крышам, навесам, карнизам, так что сверху не сразу и углядишь. Рубятся – хладнокровно, умело, ловко. Но будет ли с того прок?
Всеволод уже начинал понимать кое-что из случившегося. Судя по всему, нечисть ворвалась в замок стремительно и внезапно. Оказавшись же внутри, темные твари не рассыпались тупой неуправляемой массой по путаным проходам в поисках живой крови, а продолжали штурм – упорно, слаженно. Повинуясь чужой воле – разумной и расчетливой, ловко расчленяя силы невеликого стсрожного гарнизона, отсекая защитников друг от друга, напирая со всех сторон, не давая передыху, не позволяя перегородить путь баррикадами и осиновыми рогатками.
В итоге каждый стенной пролет, каждая башня, каждая постройка, занятые воинами Сторожи, становились отдельной крепостцей. Малые цитадельки оборонялись отчаянно, вокруг каждой бесформенными кучами громоздились изрубленные и исколотые бледнокожие тела. Но, будучи уже не связанными воедино, разрозненные крепостцы гибли одна за другой, захлестываемые белесыми вопящими волнами.
Оборона осложнялась еще и невиданной бурей, бушевавшей над замком. Ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. Дождь, словно многохвостая плеть, хлестал по лицам и доспехам. Вода, низвергавшаяся с небес, заливала огни на башнях и стенах. Косые струи, бьющие, будто пенистые стрелы, из бойниц, из-под кровли, из-за крепостных зубцов, доставали и гасили даже костры, защищенные навесами. Бурлящие потоки неслись по открытым боевым площадкам и закрытым галереям. Уложенные во рву бревна и хворост плавали, как во время весенних паводков в лесу. Ненастье, казалось, специально задалось целью всячески способствовать в эту ночь упыриному воинству и мешать людям.
Пускать в ход алхимическое пламя и громовой порошок в таких условиях почти не удавалось. Скупые желтовато-красные огненные блики в мокрой тьме полыхали редко и гасли быстро. Защитникам крепости приходилось полагаться лишь на отточенную сталь с серебром. Увы, на всех кровопийц серебрёной стали не хватало. Ярко-синие высверки ветвистых молний освещали колышущееся море упыриных голов и воздетых кверху когтистых рук. Нечисть уже заполняла большую часть пространства иод стенами и башнями в узких проходах, арках, галереях…
Однако самое скверное было даже не это. Иное. Прямо из пелены ливня, из молний и громовых раскатов на крепость раз за разом обрушивался темный размытый, размазанный ком. Чернильный сгусток, отсверкивающий в синих вспышках ртутным блеском. Раскинувший широкие угловатые…
Крылья?
Всеволод не сразу, не со второго, и даже не с третьего раза опознал в летающей твари…
«А над башнями тварь невиданная – змей крылатый – кружит!» – говорил ему покойный Федор.
Да-да, именно так – огромного гада с крыльями опознал.
Но лишь когда небесное чудище пронеслось в ярких всполохах молний над крепостным двором, перемахнуло через стены детинца и дважды облетело вокруг донжона, чуть ниже смотровой площадки, Всеволод смог разглядеть тварь во всех подробностях.
Голова… головища – размером этак с две бычьих – на крепкой толстой и длинной шее. Морда – что-то среднее между змеиной и птичьей. Но змеиного, пожалуй, все же поболее будет. Клюв-пасть – разинут и топорщится гнутым, выступающим наружу частоколом зубов. Каждый – с татарскую саблю.
А вот глазки для такой головы – вовсе махонькие. Уже смотровой щели тевтонского шелома. Меньше человеческого ока. И прикрытые к тому же толстыми веками. Только две складки и можно различить – две глубокие щелки, зло поблескивающие запрятанными угольками.
Тело – гибкое, вытянутое. Но в середке – где брюхо и крылья – сильно утолщается. Снизу – четыре
