Дорожные записки (На пути из Тамбовской губернии в Сибирь)

кажется, будто выдалась в Каму, а теперь движется постепенно назад, прижимается к берегу. Поворот катера, несколько ударов веслами — и она уже стоит вровень с остальным берегом. За нею открылась ложбина, и там небольшое село с каменной небольшой церковью.

— Вот Орел-город, — сказал мне мой спутник: — вот прежде бывшая столица Строгоновых. Здесь жил Аника до своего пострижения. Сюда пришел Ермак с просьбою о помощи; отсюда отправился он на покорение царства Сибирского; около этих мест был Кергедан.

Так вот Орел, — думал я: — сколько исторических воспоминаний! Так вот это селение, 300 лет тому назад построенное в стране лесов и болот, в стране, которую давно уже оставили люди с гражданственностью. Вот семя населения здешнего края, которое, вырастивши столько заводов, столько богатых селений, само так незначительно, так невидно! Посмотрите: церковь очень обыкновенная; десятка три крестьянских домов самой обыкновенной физиономии — и только. Где же палаты владетеля Пермского края? Где крепость, построенная от набегов диких соседей? Где первые варницы, заведенные здесь? — Ничего нет. Где памятники старины? — Их нет: они исчезли, погребены во времени, и, если бы не история, никто бы не догадался, что это маленькое село Орел есть тот Орел-город, о котором столько преданий и исторических и не исторических носится до сих пор в народе.

…Жители Орла приписаны к соляным промыслам, но так как село их довольно далеко от Нового- Усолья (восемь верст), то они употребляются на доставку соли в Пермь и Нижний. Летом в Орле остаются только женщины, старики и дети; все прочие уходят на ладьях. Место, где находится Орел, называется также орловским волоком; на этом-то волоке построен был Кергедан. Проехав четыре версты от Орла, мы увидели село Таман, принадлежащее графу Строгонову. От Тамана на низ пойдут горы, каких не видели мы от самой горы Пыскорской. В этих горах находится медная руда — главная порода в них песчаный камень, проникнутый медною рудою. Этот песчаный камень гораздо плотнее и зерна его гораздо крупнее в сравнении с песчаным камнем, находящимся в рудниках Мотовилихинского, Юговскаго и других прикамских медеплавильных заводов. Притом самая руда более встречается так называемыми гнездами, нежели ровными пластами. Попадалась и самородная медь в так называемом тонко-налетном виде, в камнях известковой породы, которые были проникнуты частицами меди, и наконец в виде аггрегатов, которые простой народ называет куреть. Самородки и аггрегаты составляют главное отличие руды этих гор от той, которая находится ниже по Каме. В Тамане, в 1726 году, по открытии здесь медных руд, устроен был медеплавильный завод по указу главного правителя казанских и сибирских горных заводов, майора Дегенина. Но он в 1774 году был закрыт по недостатку руд. Строение заводское уже давно совершенно разрушилось. Жители Тамана причислены к промыслам, но исправляют только внешние работы, т. е. смотрят за уборкой полей, приплавляют из магазинов дрова и т. п. Потом мы проехали мимо деревни Усть-Кондас; она стоит на устьях речки Кондас. Может быть, на этом месте было какое-нибудь поселение древнейших поселенцев этого края. Кон, по-пермячски значит ставка, шатер, Дас — десять, Кондас — десять шатров. Мы миновали деревню Быструю, с которой начинается владение Всеволожского, село Городище, и пристали у перевоза в Питере. Лошади уже дожидались нас, и мы тотчас же отправились в Пожвенский завод, до которого оставалось только десять верст. К вечеру мы доехали до этого завода. Пожвенский или Пожевский завод находится на реке Пожеве, которая впадает в Каму. Он принадлежит г-ну Всеволожскому и замечателен по своему устройству. Везде действует пар; машины так хороши, удобны. Сперва заведена была здесь термолампа, но после того, как от нее произошел пожар, ее оставили. Этот завод основан в 1756 году по указу Государственной Берг-Коллегии на землях, купленных у баронов Строгоновых. В 1777 году в нем находилось уже две фабрики с восьмью медеплавильными печами; руды медные доставлялись с близ-находящихся рудников; ежегодно добывали до 290 пудов чистой меди. Впрочем, вскоре этот медеплавильный завод был закрыт: по близости находившиеся руды истощились, и владелец завода почел лучшим завести завод железоплавильный, потому что железную руду удобнее можно было доставлять, нежели медную, несмотря на то, что она находилась в отдаленных Кизеловских дачах. Из Кизеловских дач можно приплавлять ее по реке Яйве, а медную руду надобно было бы возить сухим путем чрез значительное расстояние. В 1794 году построены были две доменные печи, для проплавки руды железной, а вскоре после этого пятнадцать кричных молотов и тридцать горнов для превращения руды в железо. Через шесть лет после этого, в 1800 году, здесь уже выплавлялось чугуна от 117.000 до 177.000 пудов и выковывалось железа от 83.000 до 120.000 пудов. Сверх этого тут же устроены были фабрики якорная, слесарная, кузнечная, на которых приготовлялись разного рода поделки для производства соли на Новоусольских промыслах и для отправки ее водою. В то время еще была в Усолье и Всеволожского часть. Устроена была также плющильня или катальня для производства листового железа, которое однако не шло в продажу, а употреблялось только на црени в соляных промыслах. Кроме того, были разрезная фабрика, устроенная для разрезывания полосового железа на сортовое, и проволочная. При заводе тогда считалось 1646 человек мастеровых и 876 крепостных. После того Пожвенский завод пришел было в упадок, но в последние годы поднялся и теперь занимает первое место из всех камских заводов по чистоте отделки вещей, на нем делаемых, по машинам, по прекрасному разделению труда сил естественных (des agens naturels) и пр.

В этом заводе находится одна доменная печь и семь кричных горнов. Руда привозится из Кизеловских дач весною, в то время, как Яйва разливается, а известь с Лунежских гор, находящихся, как я уже говорил, около Полазнинского завода. Расстояние до Кизеловских дач 140 верст, а до Лунежской горы 120. Известь возят летом Камою. Выпуск чугуна бывает два раза в сутки, каждый раз выпускается до 300 пудов. Для каждого выпуска потребно сорок коробов или сто шестьдесят маленок угля. На Пожвенском заводе ежегодно добывается чугуна более 100.000 пудов, а железа 85.000. Для производства железоделательных работ устроена паровая машина в 36 сил, и в то время, как мы были на этом заводе, устраивали еще другую в 12 сил. К заводу этому принадлежит 114.000 десятин земли и 2.000 душ крестьян. Кроме разных поделок и машин, здесь делаются прекрасные ножи, ножницы, которые однако далеко уступают завьяловским, также различные сельские орудия: косы, топоры, серпы и прочее. Но главное производство состоит в приготовлении полосового, листового и сортового железа, которое частью продается в Пермской и Вятской губерниях, частью отправляется водою на Нижегородскую ярмарку. Устраивают также разные машины. Сказывали, что в прошедшем (1841) году устроен был здесь и отправлен в Петербург паровоз „Пермяк'.

На близлежащем от Пожвенского завода Елизаветопожвенском заводе, устроенном на той же реке Пожеве в 1798 году и имеющем в себе четыре кричные горна, получается железа полосового, сортового и листового до 50.000 пудов в год. Оба эти завода имеют 104.300 десятин леса, из которого жгут уголь. Впрочем, здесь заботятся и об отыскании каменного угля. Еще в 1820 году в Кизеловских дачах Лазаревых и Всеволожского был найден каменный уголь. Тогда в одну весну на берегу Косвы и близ Губахинской пристани было добыто его до 7.000 пудов на глубине 5 сажен. Он найден хорошим и весьма удобным для производства работ, но, по незнанию, как обрабатывать и как употреблять его, добывание его было остановлено. После того находили еще в разных местах около Кизеловских дач каменный уголь, испытывали его, разлагали, но не ввели в употребление.

VI. Дорога к Чермазскому заводу. — Пермяки. — Чермазский завод

…Ночь была прелестная. Я не назову ее итальянскою, — нет, в изнеженной Италии не знают таких ночей. Это была ночь севера, ночь, прекрасная по-своему, очаровательная только для питомца снегов и морозов. Несмотря на то, что это было в конце июля месяца, холод постепенно увеличивался и заставил меня приокутаться. Я прилег: тихое качанье долгуши, монотонный звон колокольчика и холод клонили меня ко сну. Я начал засыпать, вдруг слышу: молчаливый до тех пор ямщик наш звонким голосом запел заунывно: