— Плевать мне на вас, — возразил Генри. — Вы ничего не можете мне сделать. Меня раз навсегда простил сам президент Панамы. Вот кто вы такие — жалкие ублюдки, помесь человека со свиньей.
— Продолжайте, сеньор, в том же духе, — с изысканной вежливостью, за которой таилась смертельная ненависть, проговорил начальник полиции.
— Вы не обладаете ни достоинством испанца, ни достоинством караиба, но зато в вас соединились все недостатки и пороки обеих рас, да еще увеличенные в три раза. Свиньи-полукровки — вот кто вы такие, вы оба!
— Вы закончили, сеньор, совсем закончили? — мягко спросил начальник полиции.
В ту же минуту он подал знак жандармам; те набросились сзади на Генри и обезоружили его.
— Даже сам президент Панамы не может заранее даровать прощение за еще не совершенное преступление, не так ли, судья? — произнес начальник полиции.
— Конечно, это новое преступление. — Судья с готовностью подхватил намек начальника полиции. — Этот собака-гринго оскорбил власть.
— За это он будет судим, судим немедленно, на этом же месте. Не стоит возвращаться в здание суда и возобновлять заседание. Мы немедленно устроим над ним суд и, как только произнесем приговор, пойдем дальше. У меня есть бутылка превосходного вина.
— Не люблю вина, — поспешно заявил судья. — Дайте мне лучше мескаль. Пока что, ввиду того, что мы оба являемся и жертвами, и свидетелями оскорбления, а также ввиду того, что нет надобности в дальнейших свидетельских показаниях, я признаю обвиняемого виновным. Какое наказание можете вы предложить, сеньор Мариано Веркара-э-Хихос?
— Двадцать четыре часа в колодках, дабы охладить его пыл, — ответил начальник полиции.
— Таков наш приговор, — подтвердил судья, — и его надлежит немедленно привести в исполнение. Уведите обвиняемого, жандармы, и наденьте на него колодки.
Рассвет застал Генри в колодках, в которых он провел уже целых двенадцать часов. Молодой человек лежал на спине и спал; сон был беспокойный и прерывался то кошмарами, связанными с его запертыми в горе друзьями, то укусами бесчисленных москитов. Наконец, беспокойно вертясь, ерзая по земле и отмахиваясь от крылатых мучителей, он окончательно проснулся. В ту же минуту, когда к Генри вернулось сознание его печального положения, вернулась и его способность ругаться. Терзаемый мучительным зудом, вызванным тысячей ядовитых укусов, молодой американец разразился таким потоком ругательств, что привлек наконец внимание человека, несшего в руках сумку с инструментами. Это был стройный молодой человек с орлиным профилем, одетый в военную форму летчика Соединенных Штатов. Он свернул со своего пути, подошел к Генри и остановился, с выражением любопытства и восхищения на лице прислушиваясь к его брани.
— Дружище, — заметил он, когда Генри наконец замолчал, чтобы перевести дух. — Вчера ночью, когда я сам здесь застрял, а все снаряжение для палатки осталось на моей машине, — я сам занялся было этим делом — ругней. Но это был детский лепет по сравнению с вами. В этом вы перещеголяете любого. Приношу вам мои искренние поздравления, сэр. Не откажитесь повторить весь ваш репертуар с начала до конца. Я постараюсь запомнить эти тексты для следующего раза, когда мне придется пустить в ход ругань.
— А вы-то сами кто такой? — спросил его Генри. — И какого черта вы здесь делаете?
— Я нисколько не в претензии на вас, — ухмыльнулся тот. — С такой распухшей физиономией вы имеете полное право быть невежливым. Кто это вас так разукрасил? Насчет чертей сказать ничего не могу, так как не имею чести быть с ними знакомым, а вот простые смертные величают меня обычно Парсонсом, лейтенантом Парсонсом, и в Панаму я явился затем, чтобы сегодня же начать перелет от Атлантического океана к Тихому. Не могу ли я быть вам чем-либо полезен, прежде чем отправлюсь в путь?
— Конечно, — кивнул головой Генри. — Выньте какой-нибудь инструмент из своей сумки и разбейте замок от колодок. Я наверняка схвачу ревматизм, если останусь здесь хоть ненадолго. Имя мое Морган, знайте, что еще ни один человек так меня не разукрашивал, а распух я от укусов москитов.
После недолгих манипуляций с отверткой лейтенанту Парсонсу удалось разбить старый замок, и он помог Генри подняться на ноги. Растирая ноги, чтобы восстановить кровообращение, молодой Морган рассказывал военному летчику о приключении с Леонсией и Фрэнсисом, — приключении, имевшем, быть может, трагические последствия.
— Я люблю Фрэнсиса, — закончил он. — Он как две капли воды похож на меня. Можно сказать, что мы близнецы, да и в самом деле находимся в дальнем родстве. Что касается сеньориты, я не только люблю ее — она моя невеста. Хотите помочь мне? Где ваша машина? Пешком или верхом на муле до горы майя очень далеко, но если вы подвезете меня на своей машине, это займет у нас совсем немного времени. Если бы вы еще снабдили меня сотней динамитных патронов, я бы мог взорвать весь склон горы и выпустить из пещеры воду.
Лейтенант Парсонс колебался с минуту.
— Скажите да, скажите да! — умолял его Генри.
Трое пленников священной горы очутились в полном мраке, как только камень, служивший входом в зал идолов, опустился на свое место. Фрэнсис и Леонсия невольно бросились друг к другу и схватились за руки. Еще минута — и она очутилась в его объятиях, забыв в охватившем обоих блаженстве весь ужас их положения. Подле них послышалось прерывистое дыхание Торреса. Он прошептал:
— Матерь Божия, мы были на волосок от гибели. Что с нами будет дальше?
— Немало еще предстоит всяких «дальше», прежде чем мы выберемся из этой западни, — заверил его Фрэнсис. — Давайте же скорее выбираться отсюда подобру-поздорову.
Сразу же был установлен порядок передвижения группы. Фрэнсис предложил Леонсии держаться за полы его куртки, чтобы не отставать от спутников, а сам двинулся вперед, все время касаясь левой рукой стены. Впереди него шел Торрес, нащупывая дорогу правой рукой. Непрерывно перекликаясь, они таким образом могли, не теряя друг друга, измерить ширину прохода и избежать опасности заблудиться в боковых проходах. К счастью, в туннеле, — ибо это был настоящий туннель, — оказался гладкий пол, благодаря чему они могли свободно передвигаться, не боясь споткнуться. Фрэнсис не хотел без крайней необходимости расходовать свои спички и, чтобы не свалиться в яму, которая могла встретиться на пути, осторожно выдвигал вперед одну ногу и, только удостоверившись, что она ступила на твердую почву, опускался на нее всей своей тяжестью. В результате всего этого продвигались они чрезвычайно медленно, со скоростью не более полумили в час.
Только раз на всем их пути главный проход разветвлялся. Тогда Фрэнсис зажег одну из своих драгоценных спичек, хранившихся в непропускающей воду коробочке, и при свете ее увидел, что боковые проходы похожи друг на друга как две капли воды.
— Единственное, что нам остается, это войти в один из проходов, и если он нас никуда не приведет, вернуться обратно и попробовать второй. Во всяком случае, несомненно, эти проходы куда-нибудь ведут, а иначе майя не стали бы зря тратить время на их устройство.
Через десять минут Фрэнсис вдруг остановился и крикнул, чтобы предостеречь своих спутников. Нога, которую он вытянул вперед, не встретила под собой твердой почвы и повисла в пустоте. Тогда он зажег вторую спичку, и они увидели, что находятся у входа в огромную пещеру естественного происхождения, размеры которой при свете спички нельзя было определить. Путники успели заметить, однако, нечто вроде примитивной лестницы, также естественного происхождения, но несколько усовершенствованной человеческими руками. Лестница вела вниз, в зияющую перед ними мрачную бездну.
Часом позже, спустившись вниз и следуя все время по тропинке, идущей вдоль пещеры, они были вознаграждены за свои труды слабым отблеском дневного света, который все усиливался по мере их продвижения вперед. Они не успели оглянуться, как пришли к источнику света. Оказалось, что они были ближе от него, нежели рассчитывали, и Фрэнсис, раздвинув заросли дикого винограда и кустарника, выполз на ослепительный свет послеполуденного солнца. Через минуту Леонсия и Торрес очутились возле него на выступе утеса, глядя на расстилавшуюся у их ног долину. Долина была овальной формы, не менее трех миль в диаметре, и казалась окруженной со всех сторон скалистыми уступами гор.
— Это Долина Погибших Душ, — торжественно объявил Торрес. — Мне не раз приходилось о ней слышать, но я никогда не верил в ее существование.
