Взорвав его, Генри убежал с Леонсией до того места, где стояла его стреноженная лошадь, усадил девушку в седло и побежал рядом с ней, держась за стремя.
Глава XXVI
Фрэнсис приказал Паркеру разбудить его в восемь часов, и когда тот в указанное время тихо вошел в комнату, его хозяин все еще спал. Открыв кран, чтобы наполнить ванну, и приготовив прибор для бритья, камердинер вернулся в спальню. Бесшумно двигаясь, чтобы дать хозяину отдохнуть еще несколько минут, Паркер вдруг увидел незнакомый кинжал, острие которого, пробив записку и фотографию, застряло в деревянной доске туалетного столика. Он долго и пристально смотрел на странное явление, затем, не колеблясь, тихонько открыл дверь в спальню миссис Морган и заглянул туда. После этого он решительно потряс Фрэнсиса за плечо. Тот открыл глаза; сначала в них отразилась растерянность внезапно разбуженного человека, но мгновение спустя они прояснились, ибо память напомнила ему приказ, отданный накануне.
— Время вставать, сэр, — пробормотал камердинер.
— Самое приятное время, — зевнул Фрэнсис, улыбаясь. И он закрыл глаза со словами: — Дайте мне полежать еще минутку, Паркер. Если я задремлю, встряхните меня.
Но Паркер встряхнул его тотчас же.
— Вы должны встать немедленно, сэр. Мне кажется, с миссис Морган случилось что-то неладное. Ее нет в спальне, а вот тут я нашел какую-то странную записку и нож. Может быть, это объяснит вам что- нибудь. Не знаю, сэр…
Фрэнсис одним прыжком очутился у туалетного столика. С минуту он не отрываясь смотрел на кинжал, затем извлек его из дерева и прочел записку. Он перечитал ее несколько раз, как будто не мог понять значения двух простых слов, из которых она состояла:
«Прощай навсегда».
Но еще больше, чем записка, его взволновал вид кинжала, вонзившегося между глаз Леонсии. И когда он смотрел на рану, нанесенную тонкому куску картона, ему пришло в голову, что он уже видел все это когда-то раньше. И Фрэнсис вспомнил домик царицы над озером, где они все заглянули в золотую чашу и у каждого было свое видение: Фрэнсис увидел тогда на поверхности странного жидкого металла лицо Леонсии, между глаз которой торчал кинжал. Чтобы проверить себя, Фрэнсис снова воткнул кинжал в фотографию и смотрел на него еще несколько секунд.
Объяснение напрашивалось само собой. Царица с самого начала ревновала его к Леонсии, и здесь, в Нью-Йорке, найдя на туалетном столике мужа фотографию своей соперницы, она сделала вывод столь же точный, как и удар ее кинжала. Но где она сама? Куда ушла? Она, которая больше чем кто-либо могла считать себя чужестранкой в этом огромном городе, она, которая называла телефон «колдовством порхающей речи» и считала Уолл-стрит храмом, а бизнес — божеством нью-йоркских жителей. Она была так же наивна и так же мало понимала происходящее вокруг, как какая-нибудь обитательница Марса, спустившаяся вдруг на землю. Где и как провела она ночь? Где она теперь? Жива ли она вообще?
Фрэнсису ясно представился морг с его неопознанными трупами и морской берег, на который прилив выбрасывает тела утопленников. Паркер снова вернул его к действительности.
— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Не вызвать ли нам детективов? Ваш отец всегда…
— Да, да, — быстро перебил его Фрэнсис. — Там был один человек, которому он особенно охотно давал различные поручения, один из этих пинкертонов, — вы помните его фамилию?
— Бэрчмэн, сэр, — быстро ответил Паркер, поворачиваясь в дверях. — Я сейчас же за ним пошлю.
Так в поисках своей жены Фрэнсис начал новую серию похождений, которые открыли ему, прирожденному ньюйоркцу, такие стороны и уголки жизни огромного города, о которых он до сих пор не имел ни малейшего представления. Два десятка сыщиков под руководством Бэрчмэна перерыли весь Нью- Йорк, в то время как другие пинкертоны проделывали то же самое в Чикаго и Бостоне.
Жизнь Фрэнсиса в это время никак нельзя было бы назвать однообразной. Он разрывался между борьбой с неизвестным врагом, которую приходилось вести на бирже, и бесконечными вызовами детективов, требовавших, чтобы он осмотрел все, что могло оказаться его женой. Он позабыл о том, что такое нормальный сон, научился бросать завтрак и обед, вскакивать с постели по первому зову сбившихся с ног сыщиков. Не было ни одного человека, выехавшего из Нью-Йорка поездом или пароходом, приметы которого совпадали бы с приметами царицы, и Бэрчмэн продолжал обшаривать мегаполис, уверенный в том, что она все еще находится здесь.
Таким образом, Фрэнсис постоянно метался между Маттенуаном и Блэкуеллем и посещал по вызову сыщиков то тюрьмы, то ночные сессии в судах. Не раз вызывали его в тот или иной госпиталь или даже в морг.
Однажды к нему привели только что задержанную женщину только потому, что сыщики не могли установить ее личность. Не раз он сталкивался с таинственными особами, которых подручные Бэрчмэна задерживали в задних комнатах подозрительных отелей, и дважды в Западной части натыкался на сравнительно невинные любовные идиллии, к великому замешательству всех их участников, так же как и его самого.
Но самое сильное, даже трагическое впечатление он вынес из многомиллионного дворца Филиппа Дженуэри, угольного короля. Какая-то загадочная незнакомка — очень изящная женщина забрела туда за неделю до того, как Фрэнсиса вызвали на нее поглядеть. Всю эту неделю женщина проявляла признаки глубочайшего отчаяния и точно так же встретила Фрэнсиса. Ломая руки и обливаясь слезами, она умоляюще шептала: «Отто, ты не прав. Я на коленях умоляю тебя, ты не прав. Отто, я люблю только тебя, тебя одного. Для меня не существует никого, кроме тебя, Отто, никогда не существовало. Все это ужасная ошибка. Поверь мне, Отто, поверь мне, иначе я умру!..»
А между тем биржевая война на Уолл-стрит принимала все более грозный характер. Могущественный тайный враг стремился, как понимали это и Фрэнсис и Бэском, вызвать катастрофу и окончательно их сокрушить.
— Если бы только вы могли удержаться от того, чтобы пустить в ход Тэмпико-Нефть, — молил Бэском.
— Я надеюсь, что Тэмпико-Нефть спасет меня, — отвечал Фрэнсис. — Когда все мои источники будут исчерпаны, Тэмпико-Нефть сыграет роль свежих резервов, введенных на поле сражения к концу боя.
— А что, если ваш неизвестный враг достаточно силен, чтобы проглотить и этот последний великолепный вклад и потребовать еще? — спросил Бэском.
Фрэнсис пожал плечами.
— Тогда я банкрот. Но мой отец был банкротом раз шесть, прежде чем окончательно укрепился. Я родился в один из этих периодов и не стану беспокоиться из-за такого пустяка.
Некоторое время в гасиенде Солано события развивались медленно. Собственно говоря, после спасения Леонсии ничего нового вообще не произошло. Даже И-Пун ни разу не появлялся с каким-нибудь новым замечательным секретом. Все оставалось без изменений, если не считать того, что Леонсия загрустила и впала в апатию и что ни Энрико, ни Генри — ее родной брат, ни братья Солано, которые в сущности не были ей братьями, не могли ее развеселить.
Но в то время как Леонсия грустила, Генри и рослых сыновей Энрико не покидала мысль о сокровищах в Долине Погибших Душ, куда Торрес в это самое время прокладывал себе путь динамитом. Им было известно только одно — то, что экспедиция Торреса отправила Аугустино и Висенто в Сан-Антонио за новым запасом динамита.
Переговорив с Энрико и получив от него разрешение, Генри посвятил в свои планы Леонсию.
— Милая сестра, — сказал он, — мы намерены отправиться в горы и поглядеть, что там делает этот
