единственного отпрыска на Балтийский флот, поближе к дому, или даже в Гвардейский морской экипаж, но Владимир Илларионович, обладая крутым и строгим нравом, не послушал просившей об этом жены, заметив, что не у материнской юбки, а в битвах закаляется мужской характер...
В этом году Гагариновы решили провести лето в своем имении Полетаево. Владимир Илларионович вышел в отставку и волен был распоряжаться собой как ему заблагорассудится. Тем более что накануне Пасхи он получил письмо от сына, в котором тот извещал родителей о своем намерении летом приехать в отпуск на три месяца и желании провести его в Полетаеве.
Князь не особо удивился такому желанию. Полетаево было одним из самых любимых мест летнего отдыха княжеской семьи. Большой, хотя и одноэтажный господский дом стоял на холме над рекой Сорокой. В нем было двадцать комнат, обставленных немецкой мебелью, полы закрывали персидские и индийские ковры, стены четырех гостиных украшали прекрасные картины итальянских художников. На некотором удалении от дома находилось несколько флигелей для приезжих и превосходная баня, от нее к реке вела каменная лестница. По ней напарившиеся гости сбегали на берег и окунались в холодные и темные от прибрежных кустов воды. Выше по течению стояла большая мельница, в которой мололи зерно, почитай, со всего уезда.
После поступления Мити в кадетский корпус, а потом и Маши в Смольный институт Гагариновы почти не бывали в Полетаеве, но, несмотря на это, в имении были построены новые оранжереи, в которых росли диковинные фруктовые деревья и причудливые цветы, теплицы, парники, вольеры для экзотических птиц и животных.
На заднем дворе по-прежнему работали мастерские: столярная, слесарная, каретная и ткацкая. В конюшнях находилось более двух десятков лошадей для верховых прогулок...
По приезде Маша сразу же отправилась на конюшню, где ее дожидался подарок князя – молодой золотистый дончак Ветерок. Завидев хозяйку, он радостно заржал и потянулся к девушке, требуя лакомство – горбушку хлеба с солью.
С тех пор Маша на целые дни пропадала из дому, объезжая на Ветерке близлежащие села, рощи, купалась в одной ей ведомой, запрятанной в зарослях краснотала заводи, часами лежала на спине на вершине древнего холма и наблюдала за плывущими по небу облаками. Они клубились на горизонте причудливыми замками, медленно и покойно текли над головой и тихо меняли свои очертания. Такой же тихой и безмятежной была и вся прежняя жизнь Маши Резвановой.
Она прекрасно училась в Смольном институте, много читала по-русски и по-французски и все годы была одной из лучших учениц. Она искусно вязала и шила, а ее рукодельные халаты, которые воспитанницы вышивали в подарок императрице и ее детям, были отмечены особой благодарностью Государыни. И Маша в числе пяти особо отличившихся воспитанниц была несколько раз приглашена на дворцовые праздники.
В институте их учили молиться, любить царя, царицу и их детей. Им усиленно внушали, что император – образец мужской красоты, а его супруга – пример добродетели и благочестия, которому молодые девушки должны всегда следовать.
Многие ее подруги к окончанию института были уже влюблены, но Машино сердце до сих пор было не занято. И ни один из множества молодых людей, живших по соседству и посещавших имение чуть ли не каждый день, так и не сумел обратить на себя ее внимание ни отточенностью манер, ни остроумием, ни даже богатым наследством или титулом...
Мария Резванова умела спокойно поставить на место и излишне ретивых поклонников, и самовлюбленных франтов, и докучливых вдовцов, имеющих помимо приличного состояния изрядный довесок из многочисленных отпрысков, тетушек, дядюшек и разного рода приживалок, заполняющих их дома.
Зинаида Львовна стремилась устроить жизнь своей любимицы наилучшим образом, а потому беспокоилась и порой даже сердилась на Машу из-за ее чрезмерной разборчивости. Но князь неизменно вставал на защиту девушки, и вдвоем они давали отпор княгине, а уже наедине Владимир Илларионович успокаивал жену:
– Не стоит расстраиваться по поводу Машеньки. Пусть поживет с нами. И ничего страшного, если в этом сезоне не найдется подходящий жених. За кого попало мы ее не отдадим. Она девушка разумная и достойна того, чтобы выйти замуж за человека, к которому почувствует влечение. А до той поры, дорогая, не суетись. С октября начнем выезжать в свет, и я уверен, что нашу девочку ждет грандиозный успех. Я чувствую, что равных ей по очарованию в этом сезоне не будет.
– Да, – соглашалась с ним Зинаида Львовна и печально вздыхала, – я уверена: никто из девиц не сравнится с нашей Машенькой в красоте и тем более в скромности. Но я со страхом думаю о том дне, когда мы останемся совершенно одни. Митю мы годами не видим, а теперь и Маша скоро от нас уедет. А я так к ней сердцем прикипела, ну прямо как к родной!
– Не огорчайся, матушка, – улыбался князь и обнимал жену за плечи. – Мы Машу непременно поближе к дому замуж отдадим, чтобы можно было чаще навещать. А на лето все ее семейство будем к себе в Полетаево забирать. Представляешь, как тут весело будет: малыши по поляне бегают, мамки-няньки их урезонить пытаются, вы с Машей в белых летних платьях, в шляпках, с зонтиками в руках по аллеям прогуливаетесь, а мы с зятем сидим на террасе, пьем кахетинское, курим сигары и беседуем о лошадях, видах на урожай и счастливы безмерно...
– Стареешь, Владимир Илларионович, – улыбалась княгиня и принималась в который уже раз перебирать кандидатуры наиболее достойных женихов Санкт-Петербурга и Москвы. Но князь, с присущей ему щепетильностью, в каждом из них находил массу недостатков, и, поссорившись несколько раз за вечер, супруги в конце концов мирились, чтобы назавтра вновь заняться обсуждением так занимавшего их вопроса.
Маша об их спорах не догадывалась и без особого желания откликалась на попытки княгини завести разговор о предстоящем сезоне и о том, что, вероятнее всего, последует ряд предложений и как нужно поступить в том или ином случае.
Втайне Маша, конечно, ждала начала сезона. Это был ее первый настоящий выезд в свет, и сердце ее замирало в сладостных предчувствиях встречи с тем, кого она безумно полюбит и кто ответит ей такой же пылкостью и страстью. Он представлялся ей непременно жгучим брюнетом с черными усами и с горящим взором. Он будет неимоверно красив, смел и богат. Тут Маша всегда вздыхала. Богатство предполагаемого возлюбленного особого значения для нее не имело, гораздо романтичнее было бы полюбить бедняка, но она знала, что князь и княгиня ни за что не позволят ей выйти замуж пусть и за благородного, но несостоятельного жениха, и с этими мечтами она постаралась расстаться.
Так прошел июнь. В доме со дня на день ждали появления молодого князя. Маша видела его в последний раз семь лет назад и особых восторгов по поводу его предстоящего приезда не испытывала. Высокий и смазливый молодой человек, в которого превратился ее прежний друг и защитник, был слишком занят собою и считал ниже своего достоинства обращать какое-либо внимание на худенькую белобрысую девчонку, с любопытством следившую за каждым его шагом и с готовностью выполнявшую любую его просьбу. Задрав высокомерно нос, он приказывал нести ему квасу или молока, а то и отгонять мух от лица, когда он изволил засыпать в гамаке в саду. И княгиня, и в особенности князь нещадно ругали сына за подобное отношение к девочке, но от того их слова отскакивали словно от стенки горох. Он продолжал как ни в чем не бывало использовать Машу вместо мальчика на побегушках.
Но вскоре она взбунтовалась. В соседнем имении, верстах в трех от Полетаева, жил помещик Добродеев, у которого гостила племянница, девица лет двадцати по имени Тамара. Она говорила с явным французским прононсом (а возможно, это было следствием хронической простуды) и к тому же басом и своими пронзительными черными глазами, крупным носом и заметными усиками над верхней губой напоминала знаменитую грузинскую царицу. Так вот, Митя вдруг вздумал влюбиться в нее и затеял интенсивную переписку с дамой своего сердца, а Маше, естественно, определил роль почтальона. Поначалу она восприняла это как своеобразную игру, но обнаглевший до неприличия влюбленный вздумал отправить ее к дубу, дупло которого использовалось вместо почтового ящика, глубокой ночью, а идти туда нужно было мимо деревенского погоста, где, по слухам, в полночь видели какие-то странные фигуры в мерцающих одеждах. И Маша наотрез отказалась.
Рассерженный Дмитрий попытался вытолкать ее за дверь, но Маша уцепилась за дверную ручку, и как ни силился бравый мичман оторвать от нее упрямую девчонку, не слишком в этом преуспел. Затем он ухватил ее за ухо, чтобы знала, как почитать старших, но Маша больно пнула его по ноге и пообещала
