попробую найти, во что вам переодеться.
Я принялась переобуваться. Дворник подошел к двери, и я отпрянула в сторону, чтобы пропустить его. Не глядя на меня, он бросил:
– Сюда никто не посмеет войти, а я вернусь через пятнадцать минут.
Я переступила порог, и он захлопнул за мной дверь. Я быстро проследовала в душевую, слабо представляя, как я избавлюсь от краски. Брюки на мне стояли коробом, футболка прилипла к животу. Я задернула за собой занавеску и поставила бутыль с растворителем на полочку. Затем торопливо разделась, причем в некоторых местах одежду пришлось отдирать от кожи. В углу стоял большой бумажный мешок. Я затолкала одежду в него и оглядела себя. Более чем печальное зрелище! Зеленые ноги, зеленый живот... Но самое большое впечатление на меня произвели руки. Краска вперемешку с песком! И все-таки это было гораздо лучше, чем попасть в руки этих молодчиков!
Я вздохнула и намочила тряпку растворителем. Я не была уверена, что дотянулась всюду, куда попала краска. И все-таки, когда снова хлопнула дверь дворницкой, я уже принимала душ и старалась дышать носом. Потому что запахи в дворницкой после обряда оттирания стояли мерзкие. Дворнику это, видно, тоже не понравилось, потому что я услышала, как он открывает окно.
– Все нормально? – спросил он, когда я выключила воду.
– Почти в порядке, – отозвалась я. – С трудом, но избавилась от краски.
– Я тут кое-что принес из одежды, положу на стульчик рядом с занавеской. Тут же полотенце, – сообщил дворник.
Я проследила за его тенью, как она появляется, а затем исчезает. И после этого протянула руку и быстро схватила то, что лежало на стульчике. М-да! Я окинула взглядом то, что он назвал «одеждой для меня». Новенькие джинсы, все бы ничего, но размера они этак на четыре больше, а то и на пять. Предусмотрительный хозяин дворницкой приложил к ним рулончик эластичного бинта, чтобы я могла удержать их на себе. Рубаха, тоже не надеванная, только, когда я нацепила ее на себя, манжеты оказались почти на уровне колен. Я, правда, закатала рукава, но сама она тоже была мне до колен и скрывала подтянутые чуть ли не до груди джинсы. Когда я подвязала их бинтом, то едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Такой неуклюжей я себя не чувствовала с тех пор, как ходила беременной. Но кеды убили меня окончательно. Я туго затянула шнурки, но мои ноги болтались в них, как рыбки в большом аквариуме. И пришлось приложить усилия, чтобы мы, я и кеды, двигались в ногу и в нужном направлении, а не как нам заблагорассудится.
Я появилась из-за занавески и увидела, что дворник держит в одной руке чайник, в другой – вазочку с конфетами и смотрит на меня. Теперь я его разглядела. Васильевич оказался крепким и рослым мужиком лет сорока пяти или чуть меньше. Мой вид его явно рассмешил, я это заметила по смешинкам, промелькнувшим в его глазах. Но свое впечатление обо мне он не озвучил, и я прониклась к нему благодарностью. Забот ему я все-таки прибавила, и было бы справедливо, чтобы он компенсировал их соленой солдатской шуткой или здоровым мужским смехом. Я бы этому не удивилась, но обиделась бы. Как всякая женщина, я не люблю попадать в нелепые ситуации на глазах мужчин. Не люблю давать им повод считать нас глупыми курицами и тупоголовыми индюшками.
Не знаю, какого мнения был обо мне дворник, но, вероятно, он тоже посчитал себя виновником дурацкого инцидента, поэтому очень доброжелательно улыбнулся и предложил:
– А давайте-ка попьем чайку! С конфетами! У меня даже варенье есть!
Конечно, я спешила, меня ждала Римма со своим доктором, но не могла же я отказаться попить чайку со столь приятным человеком?
– Спасибо, – сказала я. – С превеликим удовольствием!
Я прошла к столу, а дворник сноровисто расставил чашки, выложил на блюдечко пирожные, что позволило мне догадаться: он сбегал не только за одеждой, но успел заскочить в соседнюю кондитерскую, и все это с приличной скоростью, что для его возраста весьма похвально. Зачастую мужики уже после сорока пяти превращаются чуть ли не в развалину, десяток метров, и те норовят проехать на машине.
Чай по чашкам он разлил из большого керамического чайника. Ощутимо пахнуло какими-то травками. Я подняла чашку и вдохнула тонкий аромат.
– Мята, наверно, смородина, что-то еще, кажется, белоголовник, остальное не знаю...
– Да тут у меня травок двадцать, – улыбнулся дворник, – в тайге по опушкам насобирал. Кипрей, володушка, ромашка, лист земляники... Всего понемногу. Пристрастился, когда в госпитале лежал. Теперь только травяной и пью.
– Здорово! – Я отхлебнула глоток, другой и даже зажмурилась от удовольствия. Вот оно! Именно то, что мне нужно сейчас!
– Вы с медом попробуйте! – Дворник пододвинул мне вазочку. – Тоже таежный. У меня друг пасеку держит, так что никаких примесей, никакой патоки. Сейчас такой редко найдешь.
Я зачерпнула ложку. Мед был и впрямь под стать чайку.
– Как вас зовут? – спросил Васильевич, когда я отведала медку и наполовину управилась с чаем.
– Аня, – ответила я. – А вас?
– Александр Васильевич, – он склонил голову в шутливом поклоне, – и не смейтесь, фамилия у меня Суворов.
Я фыркнула и чуть не подавилась чаем.
Дворник смущенно улыбнулся.
– Родители постарались. Думали, верно, великим полководцем стану.
– Да я не о том, – повинилась я. – У меня знакомый вчера неожиданно объявился, бывший одноклассник. Так он – Клим Ворошилов.
– Ну, вот, – развел руками Суворов, – надеюсь, вы не Анна Австрийская? Грешным делом подумал, что вы царских кровей. Вы так величественно отодвинули занавеску и появились из-за нее...
– Кеды... – не выдержала я и рассмеялась. – Ваши чертовы кеды! Я в них как в ластах! Как бы не потерять, как Золушка башмачок.
Видимо, мы одновременно представили, как этот «башмачок» выглядит, и оба зашлись от смеха. Причем я едва не подавилась, потому что принялась хохотать с полным ртом.
– Аня, – Суворов прекратил смеяться первым, – почему эти придурки напали на вас?
– Понятия не имею, – пожала я плечами, – вероятно, на сумочку позарились. На пиво, видно, не хватило. Они пытались пристать ко мне в подъезде, но Эльза Марковна за меня вступилась. Да, – я опять засмеялась, – на всякий случай взяла с собой газовый баллончик. А когда напали, и думать про него забыла.
– Вы чего-то боялись? – спросил Суворов. У него было симпатичное, хорошо выбритое лицо, и, главное, отсутствовали мешки под глазами, что говорит или о скверном характере, или о любви к спиртным напиткам, или о больных почках – том самом «джентльменском наборе», который отталкивает женщин. Темные волосы сдобрены сединой. Слегка крупноватый нос с небольшой горбинкой, серые глаза с прищуром... Он смотрел на меня в упор, дожидаясь ответа. И хотя я чувствовала к нему расположение, но знакомы мы были всего ничего, и не буду же я рассказывать первому встречному о перипетиях своей семейной жизни.
– Абсолютно не боялась, – я пожала плечами. – Они заигрывали со мной. Прыщавые мальчики с сальными волосами.
– Я уже говорил, что вижу их в первый раз, – задумчиво сказал Суворов, – местная шпана у меня вся на учете. Я тут секцию веду на общественных началах. Вроде «Курса молодого бойца». Пытаюсь подготовить пацанов к службе в армии.
– Да, да, – вспомнила я. – Эльза Марковна что-то говорила по этому поводу. Кажется, вы служили в погранвойсках?
– Служил, – хмыкнул Суворов, – охранял рубежи Родины, теперь вот другие рубежи... – Он кивнул на составленные в углу метлы и лопаты.
– А у меня брат пограничник, – похвасталась я. – Уже капитан. Служит в Таджикистане.
– А я все по северам, – сказал Суворов и подлил мне чаю.
Я не противилась. Мне было интересно, притом конфеты оказались вкусными. Суворов протянул мне пирожное и усмехнулся:
– Каюсь, люблю сладкое. Мороженое у нас в отряде было в дефиците, так мы сгущенку мешали со
