– Ну, во-первых, дралась я не хуже мальчишки, и не каждый еще мог со мной справиться. Во-вторых, он и тогда девочками увлекался, за что ему периодически доставалось, и весьма прилично. После драки они с Пашкой, братом Тони, скрывались у них на сеновале. А мы им раны перевязывали, пятаки к синякам прикладывали…
– А я тоже в молодости любил подраться. У нас обычай такой раньше был: накануне Троицы собирались парни из двух соседних деревень на большой поляне за нашим селом и носы друг другу квасили будь здоров! Правда, никаких тебе велосипедных цепей, свинчаток, ножей тем более. Только палки, причем определенной длины, не больше метра. А мужики постарше со стороны за схваткой наблюдали. И если какой-нибудь удалец чересчур уж начнет кулаками махать, тут же его в сторону оттащат, успокоят по- своему. А на следующий день как ни в чем не бывало Троицу праздновали. С синяками, ссадинами, но опять друзья-товарищи, как и прежде.
– Но разве это настоящая драка, скорее инсценировка какая-то?
– Вернее, состязание, со своими правилами и определенным кодексом чести. Лежачего ведь не трогали и до крови не били. Хотя без этого не обходилось, кулаки-то здоровые, силы молодые, вот и не рассчитаешь, звезданешь кому-нибудь больше, чем следует, нос ненароком расквасишь или по зубам пройдешься…
– Что-то мы на ночь глядя разговор какой-то недобрый затеяли, – спохватилась вдруг Людмила. – Пора ужином заняться, вы не находите, что в нашем положении это будет гораздо интереснее и полезнее?
– Полностью с вами согласен! – Денис огляделся по сторонам и пожал в недоумении плечами. – Но я пока не вижу, из чего тут можно приготовить ужин, разве что по старинному рецепту – из топора?
– Плохо вы обо мне думаете, Денис Максимович! – улыбнулась Людмила. – Я ведь не первый день в тайге, а ночь тем более. Поэтому всегда имею при себе некий продуктовый запас… – Она расстелила на спальнике пестрое вафельное полотенце и выложила на него из рюкзака кусок соленого сала, хлеб, пару луковиц и мешочек с замороженными пельменями. – Большого разнообразия не обещаю, и досыта поесть тоже не получится, потому что неизвестно, сколько еще придется здесь отсиживаться. Если судить по звездам, то день завтра будет ясным, но кто его знает. Погода в горах – штука переменчивая.
Денис поднял голову и проследил за взглядом Людмилы. В потолке их убежища зияла узкая щель, через которую дым выходил наружу. И сквозь нее же подсматривала за ними любопытная звезда.
Людмила тем временем достала из клапана рюкзака две металлические рогатины, установила их над костром и, выбрав среди дров подходящую по толщине ветку, положила ее на них. Потом опять полезла в рюкзак и извлекла из него небольшой плоский алюминиевый котелок, в который, как, оказалось, входил еще один, меньший по размерам.
Девушка скользнула в узкий лаз, вылезла наружу и через минуту подала Денису оба котелка, наполненные водой из ручья.
– Повесьте над огнем. Сварим на ужин пельменей и вскипятим чай…
Глава 10
Людмила проснулась мгновенно, словно от удара. Вокруг царила кромешная темнота, и поначалу она не могла понять, где сейчас находится, почему эта тяжелая и теплая рука обнимает ее за талию и чье дыхание, отдающее запахом табака, она только что ощутила на своем лице. Она опасливо протянула руку перед собой. Пальцы легли на колючую от отросшей щетины щеку, и она вздрогнула от неожиданности, но зато сразу же вспомнила, где она и кто спит рядом с ней.
Девушка осторожно пошарила рукой по спальнику: она хорошо помнила, что перед сном положила карабин между собой и Барсуковым, то есть справа, но сейчас он, непонятно каким образом, оказался вдруг слева, за ее спиной, и можно было только подозревать, что перекочевал он туда не без помощи милиционера.
Она едва слышно чертыхнулась и попробовала перенести карабин на прежнее место, но сильные пальцы перехватили ее запястье, забрали оружие, и Барсуков положил его уже себе за спину, проворчав при этом:
– Да спите вы! Никто вас не тронет! – Он слегка повозился, устраиваясь поудобнее под своей курткой, потом, недовольно крякнув, сел и произнес в темноту: – Давайте все-таки разведем костер! А то я никак не могу согреться!
– Но тогда вам придется согнуться в три погибели, чтобы ноги не попали в огонь.
– Они ни в коей мере туда не попадут, если вы позволите лечь к вам ближе.
– Но вы и так лежали слишком близко! – рассердилась Людмила и неожиданно для себя повторила: – Слишком близко!
– Простите, – она могла дать голову на отсечение, что в мужском голосе прозвучала откровенная насмешка, – но я так замерз, а вы такая теплая. Это чисто инстинктивное чувство спящего человека прижаться к чему-нибудь теплому и мягкому.
– Это я-то мягкая? – От возмущения она чуть было не потеряла дар речи. – Что вы себе позволяете?
– Ничего противозаконного или чрезмерно оскорбительного для вашего самолюбия, – последовало в ответ, и Людмила поняла, что Барсуков опять усмехнулся. – Не хотите же вы, чтобы я назвал вас ледышкой и сухарем?
– Я вас прошу называть меня Людмилой Алексеевной. Это для меня более привычно, – сухо ответила девушка, достала из нагрудного кармана коробок со спичками и передала его Денису. – Черт с вами! Разводите костер!
Через минуту огонь весело побежал по веткам, озарив зыбким светом их ночное убежище, а Денис, с полным на то основанием, перебрался ближе к Людмиле и с облегчением вытянул ноги.
– Может, вы поделитесь со мной полушубком, а то куртка мне коротковата, ноги не закрывает?
– Ну, вы, подполковник, и фрукт! – произнесла с расстановкой Людмила. – Мало того что вы окончательно переместились на мою половину, так еще и полушубком пытаетесь завладеть.
– Если бы я пытался захватить ваш полушубок, то давно бы уже преуспел в этом, а вы бы куковали сейчас на морозе по ту сторону входа. Но я не обижаю женщин, поэтому предлагаю заключить договор о ненападении. При этом я обязуюсь не прикасаться к вам во сне, а вы позволите мне укрыться краешком вашего полушубка.
Людмила подбросила в костер несколько поленьев, поправила лежащий в изголовье рюкзак, помолчала некоторое время, потом согласно кивнула головой.
– Ладно, вы и так уже из меня веревки вьете! Укрывайтесь полушубком! – Она вновь легла и подвинулась, освобождая ему место.
Теперь Барсуков лежал почти вплотную к ней. Людмила ощутила его дыхание на своей щеке и удивилась, что даже на расстоянии чувствует тепло, исходящее от его тела, и, как ей показалась, более горячего, чем пламя костра, согревающее им ноги. И она застыла в странном оцепенении, боясь пошевелиться, сдвинуться с места, чтобы ненароком не коснуться его.
Лежа на спине и вытянув руки вдоль туловища, сквозь полузакрытые веки она наблюдала, как сизоватый дымок костра исчезает в отверстии между камнями. Барсуков пошевелился рядом, его рука скользнула под ее рюкзак и невольно коснулась ее головы. Девушка испуганно вздрогнула и тут же услышала его слегка смущенный голос:
– Простите, Людмила Алексеевна! Нечаянно задел вас. Просто не знаю, куда руки девать! Вы меня в такие условия поставили…
– Я смотрю, вам вообще никакого послабления давать нельзя… То вы замерзаете и согласны на краешек полушубка, а теперь я же еще должна найти место для ваших рук.
– Обычно я сам нахожу для них место, – пробурчал Барсуков над ее ухом. И вдруг мужская рука легла ей на талию, и Людмила оказалась прижатой к его телу. – Не брыкайтесь! Я просто обниму вас, так будет гораздо теплее и мне, и вам. И мы вполне благополучно переживем эту ночь.
И опять же совершенно неожиданно для себя она промолчала и даже не запротестовала, когда вторая его рука скользнула ей под голову и обхватила ее за плечи. Ей стало вдруг легко и спокойно, так, как не бывало, наверное, с тех самых пор, когда десятилетней девочкой осталась без матери, с поседевшим от горя отцом и грудным Славкой на руках.
Никогда еще Людмиле не приходилось засыпать в объятиях постороннего, вдобавок едва знакомого
