Двадцать лет прошло. Я и думать забыла о худеньком парнишке, который, играя на гитаре, так забавно шмыгал носом.
Я закрыла глаза и представила: деревянный крест и невысокий холмик, выложенный морской галькой. На него медленно и бесшумно, как шаги почетного караула, падают белые лепестки магнолий, а вокруг – радужный свет. Свет струится, мерцает. Я понимаю, такого не бывает, и все ж догадываюсь, откуда у русского хлопца абхазская грусть…
– По нашему обычаю, о погибших в бою не плачут. Оплакивают тех, кто умер тихой смертью, а о героях слагают песни и легенды, – ворвался в сознание голос Давида.
Я поняла, что засыпаю, и, с трудом разлепив веки, спросила:
– Вадим тоже воевал в Абхазии?
– Вадим? – переспросил Давид. – Нет, не воевал. Они с Лешей еще до войны в Москве познакомились. Но во время боев был здесь, в составе группы русского спецназа, которая охраняла секретную лабораторию в Пицунде, оставшуюся со времен Союза. У него есть автоматный патрон, который ему подарил Леша. Это тоже обычай. Писали на патроне свое имя и менялись с другом или с братом. «Вернешь на Ингуре!» – так говорили. По реке Ингур сейчас граница с Грузией проходит. Много наших не дошли до Ингура…
Давид снова засмолил сигарету. И по тому, как тяжело он вздыхал, я поняла: растревожил себя человек, теперь долго не успокоится.
Устроившись удобнее на сиденье, я закрыла глаза, но какой уж тут сон, если машину подбрасывает на кочках, как теннисный мяч. А то вдруг она начинает переваливаться с боку на бок, точь-в-точь рыбацкий баркас на волне, или скользить, как лыжник, коньковым ходом.
Вдобавок пошел дождь. Мутные потоки побежали по стеклам. «Нива» в сотый раз, наверное, пошла юзом, а я снова схватилась за поручень. Нас развернуло поперек дороги… вернее, поперек того, что и в страшном сне не назовешь дорогой.
Давид ругался сквозь зубы, ожесточенно крутил баранку, давил на педали и дергал рычаги, пытаясь вызволить машину из огромной лужи, в которую мы сползли не по своей воле. «Нива» квохтала, как курица, – видно, вода попала в мотор, но наконец-то сердито взревела. Из-под колес веером вылетела грязь. По крыше, капоту, стеклам защелкали камни. А к потокам дождя прибавились грязевые ручьи.
Тогда я не выдержала и спросила:
– Как здесь автобус ходит?
– Автобус? – покосился на меня Давид. – Мы едем по старой дороге, к броду. Слышала ведь, мост снесло.
– Вы мне не ответили. Как тут насчет автобуса? – допытывалась я.
– Автобус ходил через мост. Там дорога лучше. Асфальт даже сохранился, – спокойно пояснил Давид, хотя мог послать меня в известные края за то, что докучаю ему пустыми вопросами. Причем во время движения по пересеченной местности при почти полном отсутствии видимости.
– А… – снова открыла было я рот.
Но не успела спросить, как далеко еще до Члоу, потому что в свете фар проявились какие-то строения, вернее, вагончики, похожие на бытовки строителей. Рядом виднелся грузовик с будкой и ржавый остов «Скорой помощи». На таких машинах начиналась моя карьера врача. Впрочем, на них она и закончилась. Но тут я мигом забыла о прошлом. Настоящее предстало шлагбаумом, который преградил нам путь.
– Где мы? – с тревогой спросила я, разглядев двух людей в плащ-палатках и с автоматами на груди, направлявшихся к нашей машине.
– Здесь блокпост, – абсолютно спокойно ответил Давид. – В этот район и днем въезд по пропускам, а ночью – особенно.
Но я не увидела, чтобы он что-то вытащил из кармана. Он даже не вышел из автомобиля.
Я на всякий случай поставила автомат между колен, приготовившись затолкать его под сиденье. Хотя при досмотре машины его вмиг обнаружат. Спина у меня покрылась холодным потом. Почему Давид поступил так опрометчиво? Зачем прихватил с собой автомат? Неужто не знал, что будем проезжать блокпост?
Это слово слишком хорошо знакомо каждому россиянину по телевизионным новостям и кинофильмам. И почти всегда связано с кровавыми событиями: кого-то подорвали, расстреляли, захватили в заложники… Даже дома, сидя на мягком диване, я ощущала холодок между лопаток, когда слышала его, а тут блокпост наяву. Естественно, мне стало не по себе. Впрочем, «не по себе» еще слабо сказано. Я перетрусила чуть не до нервного срыва, с трудом сдерживаясь, чтобы не стучать зубами.
Тем временем военные подошли к «Ниве» со стороны Давида. Я увидела: русские. Судя по зеленым фуражкам, видневшимся под капюшонами дождевиков, – пограничники. Сейчас, сейчас… Губы у меня тряслись от страха. Сейчас нас выволокут из машины, бросят лицом в грязь, заломят нам руки за спину. … Сколько раз я видела в криминальных хрониках, как задерживают людей с незаконным оружием. И приготовилась к худшему. Хотела перекреститься, но бросила взгляд на Давида. Тот сидел с невозмутимым видом. Тогда я решила не поддаваться панике, а автомат незаметно спустила себе под ноги.
– Кого везешь? – добродушно спросил один из пограничников.
Второй осветил кабину фонариком. Давид включил свет.
– Девушку везу, – ответил он, широко улыбаясь, – невесту Вадика. Смотри, какая красавица. Только глаза сильно не раскрывай, а то порвешь.
– Ого! – присвистнул пограничник. – Вадим надумал жениться? С чего вдруг?
– Ты у Вадика спроси, – посоветовал Давид. – Он тебе расскажет. А мое дело: отвези-привези.
– Таких невест, как твоя дамочка, и я бы возил, – кивнул в мою сторону боец. – А то стой тут, как проклятый, под дождем… С ума сойдешь, за сутки – первая машина. Давай! – крикнул он что было мочи и махнул рукой кому-то возле шлагбаума, тот со скрипом стал подниматься. Пограничник повернулся к нам. – Проезжай! А Вадиму скажи: не позовет на свадьбу, ваши машины перестану пропускать.
Я молчала, переваривая услышанное. Что за шутки? Дамочка… И что значит, невеста? С какой стати?
Об этом я не преминула спросить Давида, лишь только вагончики блокпоста исчезли в темноте за нашей спиной.
– Чего сердишься? – пожал плечами Давид. – Как сказал Вадим, так я пограничникам и передал.
– Не мог он такое сказать! Вы только что сами придумали! – разозлилась я еще больше. – Я Вадима в глаза не видела, кроме как на вашем буклете. Еду отдыхать по совету подруги.
– У нас в горах теперь редко кто отдыхает. – Давида, похоже, не слишком расстроила новость, что я не невеста Вадима. – У нас на море отдыхают. Только я подумал: зачем тебе море, если жених рядом? Ты можешь ничего не говорить, если тебе стыдно. Но чего стыдиться, если замуж идешь? Вадик – хороший человек. Правильный. Наши законы уважает. Людям помогает.
Я поняла: убедить спутника в обратном – нелегкий труд. И решила промолчать. Зачем мне разуверять Давида, если утром я спрошу с Вадима по полной? Какого рожна он произвел меня в свои невесты? Или Любава опять что-то придумала? Я замолчала, но тут вспомнила слова пограничника о первой за сутки машине и снова подала голос:
– Послушайте, я не поняла… Пограничник сказал, что по этой дороге сутки никто не проезжал. А как же велосипедисты?
Давид покосился на меня и рассмеялся.
– Все еще боишься, что я тебя украл? У меня дети такие, как ты, зачем мне кого-то красть… А велосипедистов я как раз накануне бури в Сухум отвез. Они у моего брата гостили. Уже оттуда на границу поехали. Успокоилась? – Водитель коснулся моей руки. – А зачем автомат под ноги спрятала? Пограничники меня знают, машину не проверяют. И про оружие тоже знают. Пока Грузия нас не любит, с оружием нельзя расставаться.
– Но это ж опасно! – возразила я и снова водрузила автомат на колени. – Перестреляете друг друга к чертовой бабушке на радость грузинам!
– Это в России только дай людям оружие в руки, начинают палить по головам, как по мишеням, – усмехнулся Давид. – У нас даже дети знают, что с оружием нельзя баловать. Оно для защиты, а не для пустого убийства.
Я пожала плечами. Оружие оно и есть оружие. А пьяный дурак он и в Абхазии дурак.
