поросших дубами и липами. Мягкая пыль поднималась вслед за копытами лошадей и колесами телеги. Солнце за их спинами постепенно скатывалось за горизонт. Мягкая предвечерняя прохлада неспешно окутывала землю. Воздух был чист и прозрачен и словно опьянен тишиной, не нарушаемой ни пением птиц, ни шуршанием листьев... Лишь иногда копыта лошадей глухо ударялись о невесть откуда взявшийся камень, колеса неловко подпрыгивали на нем, и сидевшие рядом молодые люди еще теснее прижимались друг к другу. С самой переправы они перемолвились едва ли парой слов, но им было так хорошо и уютно сейчас, так славно мечталось, что они предпочитали молчать, предоставив друг другу возможность обдумать все, что с ними случилось за эти двое суток.
Мысли Сергея бежали то тяжело, как телега на подъеме в гору, то легко, как колеса при спуске, а то и лениво, словно покачивание листьев под едва заметным ветерком. Они были сумбурны и противоречивы. С одной стороны, в нем еще теплилось желание прослыть циничным распутником, таким, каким его успели ославить в глазах Насти, с другой стороны, и гораздо сильнее, он боялся потерять ее любовь и доверие. Своим рассказом он усугубил ее отвращение к собственной же персоне, но, с другой стороны, находясь около нее, он не чувствовал себя графом Ратмановым, да и с поэтом ни в коей степени не отождествлял. Рядом с этой девочкой он был совсем другим человеком. Впервые он почувствовал себя нужным кому-то, впервые в нем нуждались, как в защитнике. Впервые он встретил женщину, которая совершенно не была похожа на тех женщин, которых он знал доселе. Она верила ему – как Фаддею, разумеется, любила его, зная, что он не в состоянии дать ей ни титула, ни богатства. Это было невероятно, но его впервые в жизни полюбили чисто и бескорыстно...
Настя не сомневалась ни в едином его слове. И этот, на самом деле дичайший по своей фальши рассказ тоже восприняла без малейшего подозрения, что он обманывает ее...
Сергей прекрасно понимал, что не заслуживает такого безоглядного доверия. Не только потому, что почти все это время безжалостно лгал Насте, но и потому, что каждый его поступок с любой точки зрения, начиная с согласия жениться на ней ради сохранения наследства, был глубоко безнравственным. Он беспокоился о себе, о своем загубленном будущем, но ему ни разу не пришло в голову, что он должен будет заботиться о своей жене, о ее благополучии и счастье. Он горевал об утраченной свободе и совсем не думал о том, что его эгоизм может стать причиной страданий совершенно неповинного в этом человека, поставленного, как женщина, в гораздо худшие условия. Выйдя замуж, она лишалась даже тех малых остатков свободы, которые допускала светская мораль для женатых мужчин, но ни в коей степени не позволяла замужним женщинам.
Он вновь ощутил то небывалое по своей силе чувство, охватившее его в момент появления Насти в воротах постоялого двора. Сергей закрыл глаза и сделал глубокий вздох, чтобы унять сердцебиение, которое усиливалось каждый раз, когда он вспоминал о том, как увидел ее верхом на лошади, как заговорил с ней, как поцеловал в первый раз...
– Настя, – прошептал он.
– Что с вами, Фаддей? – теплая девичья ладошка тихонько сжала его локоть. – У вас болит голова?
Сергей не сразу открыл глаза. Он и не заметил, как произнес ее имя вслух. Он развернулся, чтобы посмотреть на нее, и опять поистине колдовское очарование, как и во время их первой встречи, овладело им. Он опять тонул в этом чистом зеленом озере ее глаз, и не было никакой возможности спастись, да он уже и не желал этого.
Он любил ее. Да, он любил ее! Как никого прежде, как никогда в жизни не сумел бы полюбить другую женщину!
Настя, в своей простой крестьянской одежде, с лицом, покрытым легким загаром и этими милыми веснушками, придающими ей особую прелесть и свежесть, с этими зелеными глазами, подернутыми мечтательной дымкой, с этими нежными губами, ждущими его поцелуев, стала его единственной и неповторимой женщиной, его любовью и счастьем одновременно...
Бескорыстное, славное и чистое существо! Он не отрывался бы от нее ни на минуту, если бы обстоятельства не мешали им и не отвлекали от более приятных занятий, чем необходимость уходить от погони!..
Любовь разгоралась в нем, как лесной пожар, как весенний пал, заставляющий вспыхивать, точно порох, прошлогоднюю траву и листья... Он был сражен собственным признанием, но его тайные откровения оказались тем самым целительным бальзамом, который излечил его от сомнений и неуверенности. Он вновь ощутил себя прежним, полным сил молодым человеком, наконец-то осознавшим, что определил свое место в жизни, нашел то, о чем мечтал и искал всю свою жизнь, – настоящую и бескорыстную любовь.
Он любил Настю!
Видит бог, он любил ее всем сердцем!
И теперь Сергей понял это окончательно, он никогда не позволит себе причинить ей даже малейший вред, не допустит, чтобы по его или чьей-либо еще вине эта девочка почувствовала себя несчастной!
Никогда и ни за что на свете!..
Глава 16
– Фаддей! – Настя с тревогой смотрела на него. – Что происходит? Я уже полчаса наблюдаю за вами. Такое впечатление, что вы витаете в облаках и совершенно забыли обо мне.
Сергей задумчиво посмотрел на нее и вдруг весело и освобожденно засмеялся.
– Теперь это невозможно! Думаю, уже завтра мы сможем обвенчаться и вы станете моей женой, конечно, если пожелаете этого.
– Вы предлагаете мне стать вашей женой? – Настя потрясенно смотрела на него. – Вы решились жениться на мне?
– Да, Настя, я предлагаю вам стать моей женой, потому что не представляю дальнейшей жизни без вас, потому, что люблю так, как никого в своей жизни не любил и любить не буду, клянусь вам честью, это единственное, что есть у меня в избытке.
Сергей обнял Настю. Он почти умирал от желания поцеловать ее. А она смотрела на него не только доверчиво, но и с очевидной долей нетерпения.
– Настя, – полупрошептал-полупростонал он ее имя. – Вы чудесная девушка. – Он с жадностью вглядывался в ее лицо, подобно тому, как пытаются запомнить черты дорогого человека перед долгой разлукой. – Я люблю вас сильнее, чем сам это мог когда-либо представить. Я и не предполагал, что за двое суток можно дойти чуть ли не до безумия от любви к женщине. А ведь я и не надеялся, что встречу когда- нибудь настоящую любовь.
– Вы знаете, что я тоже люблю вас. – Настя прижалась к его груди. – И я выйду за вас замуж так скоро, как вы этого пожелаете, Фаддей!
Ему захотелось поправить ее, сказать, что его имя Сергей и он не поэт Багрянцев, а ее жених граф Ратманов, но сначала ему хотелось поцеловать ее, а потом уже рискнуть признаться во всем.
Его губы слегка коснулись девичьих губ. Настя глубоко вздохнула и прижалась к нему, обняла за шею и слегка приоткрыла рот, отчего Сергей застонал, как от невыносимой боли, и принялся целовать ее с такой страстью, с таким восторгом, от которых голова у нее пошла кругом. И, как тогда на карусели, девушка почувствовала, что еще доля секунды, и она потеряет сознание.
Сергей как будто пытался убедить ее в своей любви, но она и без этого чувствовала, что он не притворяется. Его губы были мягкими и горячими, на мгновение он отрывался от нее, шептал что-то крайне нежное и ласковое и опять припадал к ее губам, делясь с ними теплом и нежностью. Так весеннее солнце окутывает щедрыми лучами остывшую за долгую зиму землю, отправляя в небытие лютую стужу, снега и холодный ветер...
Сергею совсем не хотелось выпускать Настю из своих объятий, но ему предстояло сказать ей правду, и сделать это надо как можно скорее, без секунды промедления, что бы это ему ни стоило. Мгновенно послушное воображение нарисовало ему картину кошмара, который вряд ли получится пережить. И впервые в жизни он испытал настоящий ужас. Он любил Настю так, что потерять ее означало для него потерять жизнь. Но оттягивать признание тоже было равносильно смерти. Чем дальше заходили их отношения, тем больше он боялся этого разговора. Но тем страшнее могли быть последствия, если она каким-то образом догадается, кто перед ней на самом деле.
Но судьбе было угодно и на этот раз не позволить ему признаться во всех своих грехах...
Настя будто почувствовала перемену в его настроении, отстранилась от Сергея и внимательно
