тебя в первую очередь! Засунь эти деньги себе в задницу! И валяй отсюда, прошу тебя, иначе ты меня знаешь!..
Даша гневно фыркнула и стала вновь пробираться сквозь толпу. Она не слышала, что выкрикнул ей вслед Зоболев. Да и что хорошего он мог выкрикнуть в ответ на столь оскорбительные тирады?
Она была вне себя от бешенства. Нет, на Пистолетова она не злилась. Присутствие этой девицы лишний раз подтвердило подленькую сущность его натуры, и только. Более всего она злилась на себя. Зачем затеяла разговор с Педикулой? Давно ведь убедилась на собственном опыте: если на горизонте появился Зоболев, значит, жди неприятностей. И зачем опять сорвалась? Зачем набросилась на эту тифозную вошку при людях? Так бы никто не обратил внимания, а теперь ее наверняка узнали, и поползут слухи-пересуды, тараканами полезут из всех щелей сплетни.
Рядом с церковью люди стояли такой плотной стеной, что она наконец сдалась и перестала пытаться пробиться ближе. Вскоре вынесли гроб с Арефьевым. Даша не видела, но вокруг нее шептались, что его должны были везти до кладбища на бронетранспортере, однако гроб понесли на руках.
Заиграл военный оркестр, и процессия сдвинулась с места. Стало свободнее, и Даша смогла опустить руки. Розы она прижала к груди и только теперь заметила, что потеряла варежки.
Глава 11
До кладбища было километра полтора, но никто не удосужился расчистить дорогу после ночной пурги, поэтому люди шли, проваливаясь в сугробы и скользя в колее. Вскоре снег и вовсе превратился в безобразное месиво, попал Даше в ботинки, и она не чувствовала пальцев, когда процессия достигла кладбищенской ограды.
Она была в той части толпы, которая осталась за воротами. Ждать пришлось минут сорок. Гражданская панихида тянулась дольше, чем церковная. И только когда грянул автоматный залп, Даша поняла, что гроб опустили в могилу. Уткнувшись лицом в цветы, она рыдала навзрыд. И тут кто-то тронул ее за плечо.
Она оглянулась и почти с ненавистью посмотрела на незнакомого мужчину в кожаной куртке.
– Дарья Витальевна, – сказал он, смущенно улыбаясь. – Я вас искал...
– Что вам нужно? – взвилась она. – Что вы все лезете? Отстаньте, видите – мне не до вас!
– Простите! – Мужчина покраснел. – Я хотел...
– Господи, хотя бы сейчас оставьте меня в покое! – выкрикнула она и снова уткнулась в цветы лицом.
С кладбища потянулись люди. Те, кто видел, как гроб с Арефьевым опустили в могилу. На смену им пришли стоявшие за изгородью. И она тоже пошла, почти ничего не соображая и не помня. Идти пришлось недалеко, да и народ вокруг нее постепенно рассеялся.
Наконец Даша увидела невысокий холмик, утопавший в цветах и венках, которые лежали в несколько слоев. Возле могилы толкались, снимая ее со всех сторон, телевизионщики с камерами на плечах и треногах. Даша подошла и рассыпала свои розы поверху. Они тотчас затерялись среди обилия других цветов, в основном гвоздик и хризантем. Но она все-таки дошла и донесла их до Дмитрия Олеговича. Затем Даша встала на колени и поклонилась могиле, а также портрету Арефьева и огромному деревянному кресту.
Она стояла на коленях и ни на кого не обращала внимания, крестилась и что-то шептала одними губами, то ли молилась, то ли в последний раз разговаривала со своим Ржавым Рыцарем. Ушел из ее жизни самый чистый, самый честный, искренне любящий ее человек. И не осталось на свете никого, кто бы относился к ней с подобной нежностью и вместе с тем требовательностью. Он был непререкаем в своих суждениях, но его похвала стоила всего золота мира... А любовь?.. Любовь... Ну почему судьба была так жестока к ним, создав непреодолимый возрастной барьер?.. А может, это ее вина, что она не сумела переступить через него, может, следовало плюнуть на все? Даша вздохнула. Нет, все правильно! Более близкие отношения погасили бы ту радугу, которая всегда присутствовала в их дружбе. Возможно, поэтому в романах Дмитрия Олеговича столько грусти, столько светлой печали о несостоявшейся любви. И в этом их очарование. А с ней на всю жизнь останется то, в чем он никогда не посмел Даше признаться...
Кто-то подал ей руку, помогая подняться с колен. Она вытерла мокрое от слез лицо носовым платком, высморкалась и только тогда огляделась. Возле могилы почти никого не осталось. Рядом с ней стоял Миша Гусев, чуть поодаль переговаривались Татьяна и Гриша Оляля.
– Как ты? – спросил заботливо Миша. – Оклемалась?
– Твоими молитвами, – вздохнула Даша и все же обняла Гусева.
Тот поцеловал ее в щеку и покровительственно похлопал по спине.
– Едешь с нами, а Гришка свою колымагу сам откатит.
– С чего вдруг такие жертвы? – поразилась Даша. – Я могу и Ляльке компанию составить.
– Ладно, не обижайся! – Миша обнял ее за плечи. – Танька мне башку продолбила за то, что машину тебе не дал. Но она и вправду барахлит, заглохла бы посреди дороги. Не дуйся! Я ведь хотел как лучше!
– Поразительно, – улыбнулась Даша, – все хотят как лучше, но почему все так паскудно получается?
– Дашка, – вместо ответа тихо спросил ее Миша, – ты зачем Макарова обидела? Ведь он к тебе хорошо относится, я знаю.
– Миша, не надо рядом с могилой Дмитрия Олеговича, не надо... Я ведь опять сорвусь и наговорю гадостей.
– Прости, – Миша погладил ее по руке. – Давай отойдем.
Даша хотела отказаться, но он взял ее за руку и почти силой вытащил за кладбищенскую ограду.
– Что ты взъелась на него? Девка! Шлюха! Пусть у Ритки душа за то болит, как у законной супруги! Тебе-то какое дело? Ты ж замуж за него не собираешься? И он на этой девке сроду не женится, зуб даю!
– Постой, я не пойму. – Даша в удивлении уставилась на него. – Ты и меня в его гарем решил записать?
– Перестань орать! – недовольно сморщился Миша. – Какой гарем? Он тебя любит, хотя для меня все эти «любови» – чушь собачья! Я больше двух месяцев ни с одной бабой не встречаюсь, чтобы не привыкнуть. А сейчас и вовсе три б... кормлю, одна даже моложе, чем Владова сучка!
– Но ты же два года меня уверял, что у него никого нет, теперь, выходит, перековался, на правду потянуло? А чего прятать, Миша, если она его в джипе возле универмага дожидается? – Даша ухватила Гусева за грудки и притянула к себе. – Скажи, она тоже в его машине сидела, пока он в моем номере соловьем заливался?
– Нет, она ночью прилетела, – сказал угрюмо Миша и оторвал ее пальцы от лацканов своей дубленки. – Увидела тебя на экране и махом сюда!
– Вот видишь, – скривилась Даша, – Марго – мать его детей не прилетела, а Светка примчалась! Видно, и впрямь любит Влада, потерять боится. А я бы, клянусь тебе, не прилетела...
– Потому и не прилетела бы, что знаешь, как он привязан к тебе. И Светка об этом знает, вот и старается его всячески удержать.
– Миша, – Даша положила ему ладонь на грудь и слегка оттолкнула от себя, – из тебя вышел плохой адвокат. А из меня – совсем неважный прокурор. Давай оставим эту тему в покое раз и навсегда.
– Что ж, твоя воля! – вздохнул Миша и обнял ее за плечи. – Давай с нами. Надо помянуть Дмитрия Олеговича.
К ним приблизились Татьяна и Оляля. Даже в новой шубе, которая стоила Мишке целое состояние, Танька напоминала Даше богомола. Высокая, несуразная, с непропорционально длинными руками, она, казалось, состояла из одних углов, которые выпирали отнюдь не там, где им полагалось выпирать. Поэтому Гусыня, так ее называли в литературных кругах, предпочитала носить просторные вещи: свитера до колен и юбки до пола. Шуба у нее тоже была широкой, непередаваемо рыжего цвета, и Танька смотрелась в ней соломенной скирдой посреди поля.
Они обнялись.
– Миша сказал, что мы забираем тебя с собой? – справилась Татьяна и грозно посмотрела на мужа: – Чего стоишь? Веди нас к машине. Где ты ее оставил?
Миша замялся и посмотрел на Дашу.
– Э-э... Возле универмага.
– Ну, так беги живее, – не унималась Татьяна, – а мы двинем тебе навстречу.
