– Нет, не важно! – Он посмотрел на нее и отвел глаза. – Только не вспоминай о нем, ладно?
– Ладно, – она подошла сзади и обняла его за плечи, – давай вместе не будем вспоминать, согласен?
– Согласен, – Павел полез в карман и достал черную бархатную коробочку. – Смотри, это я давно купил, еще к твоему дню рождения. В сейфе хранил, а вот сейчас хочу попросить: надень это кольцо. Даже если не захочешь остаться со мной, носи его, мне теплее будет и спокойнее. – И, не дожидаясь ее согласия, надел ей на безымянный палец правой руки тонкое золотое кольцо с тремя крошечными бриллиантиками. – Носи, Даша, – сказал он тихо, но спазмы сдавили его горло, и Паша отвернулся.
– Прелесть. – Она провела пальцем по трем искоркам холодного огня, прижалась к ним губами.
Паша смотрел на нее покрасневшими, как после долгого плача, глазами.
– Я люблю тебя, – сказал он и прижал Дашу к груди. – Пока ты рядом, мне ничего не страшно! Скажи, и я для тебя Ледовитый океан ладонями вычерпаю, льды зубами грызть буду, если потребуется.
– Не потребуется, – засмеялась она, – прибереги зубы для конкурентов.
Паша скривился, хотел что-то сказать, но тут в подвал спустился Андрей и доложил, что сауна готова.
До поздней ночи они парились в бане, плавали в бассейне, до одурения хлестали друг друга вениками, несколько раз выскакивали голышом в снег под огромные звезды и черную лайку неба. А после пили холодное пиво и любили друг друга на деревянной лавке, которая оказалась ничуть не хуже, чем сиденья автомобиля, ковер в прихожей или их кровать в спальне. Справедливости ради следует заметить, что Паша просто не позволял Даше заметить разницу, а она тотчас забывала обо всем на свете, стоило его рукам стать чуть настойчивее и смелее... Слишком быстро забывала...
Глава 14
А потом была еще одна счастливая ночь, и наступило не менее счастливое утро. Даша проснулась, как всегда, с восходом солнца. Но вставать не хотелось. Закинув руки, с которых еще не сошел летний загар, за голову, она долго лежала рядом с Пашей, иногда поглядывала на него и улыбалась. В окно бил яркий солнечный луч. Паша морщился во сне и пытался отвернуть от него лицо. Даше он тоже мешал, но ей не хотелось отодвигаться от Паши, чтобы спрятать голову в тень спинки кровати. Все тело сковало дремотно-сладкой истомой.
Не хотелось шевелиться, лень было даже оторвать голову от подушки. И думать тоже не хотелось, ни о плохом, ни о хорошем. Даша просто купалась в своих ощущениях, томилась от сладкого ожидания и все же не решалась будить Пашу. В отличие от нее он не хозяин своего времени и очень редко может позволить себе поваляться в постели дольше положенного.
Солнечный луч скользнул тем временем с кровати на пол и запутался в длинных кистях ковра. Паша беспокойно заерзал головой по подушке, полежал еще несколько минут неподвижно, затем, не раскрывая глаз, привычным движением протянул руку к прикроватной тумбочке, на которой лежала пачка сигарет и зажигалка. Щелкнув ею, прикурил, взглянул на Дашу и рассмеялся.
– Все лежишь да улыбаешься! Ты просто классно улыбаешься, Дашка. Скажи, о чем ты думаешь?
Даша склонила над Павлом сияющее лицо, вынула у него изо рта сигарету и затушила о дно пепельницы.
– Не кури натощак.
– Не буду, – сказал он покорно и обнял ее. – Слава богу, мы с тобой не изменились. Со вчерашнего дня.
Она поцеловала его, и слова, которые Даша таила в себе все эти дни и ночи, неожиданно полились потоком:
– Паша, радость моя, солнце ненаглядное! Почему мы так долго шли друг к другу? Почему я не понимала, что только ты мне нужен? Все искала что-то, опасалась. Думала, взрывной он, самоуверенный, грубый. Спрашивала: а мне это надо, терпеть такого самодура рядом с собой? Что мне, других забот не хватает? Тебя ведь уже не переделаешь! Но и я, какая есть, такой и принимай. Меня тоже как только не называют – и гордячкой, и нелюдимой, и капризной, и хитрой, – всяко, бывало, понужали, от обиды, может, а скорее из зависти. А с тобой я, видишь, вся тут, как на ладошке, дунь – улечу, прикроешь рукой – останусь. Ведь сердце у меня бабье. А оно у нас мягкое, от ласки тает, от холода болит, от плохого житья в клочья рвется.
Паша, молча и не отрывая глаз, слушал ее. Даша напоминала ему сейчас золотой слиток, настолько она была переполнена солнцем и счастьем. В повороте ее аккуратной головки, в изгибе высокой шеи и линии тонких плеч, в поблескивающих глазах, в каждой черточке ее лица, в каждой частичке ее тела жила необъяснимая, неотразимо притягательная сила. У Павла сжалось сердце. Как же он любит эту поразительную, очаровательную и непредсказуемую женщину! Он обожает ее каре-зеленые глаза в тени густых темных ресниц, ее красивые точеные руки с длинными сильными пальцами. Сама Даша – тоже сильная, но и нежная одновременно. У нее не по-женски острый ум и весьма ядовитый язычок. Она сводила его с ума, злила, доводила порой до приступов бешенства, но сколько в ней накопилось страсти, какой она была чувственной и податливой в минуты близости! Павел на миг закрыл глаза и тотчас открыл их, чтобы не потерять, не упустить ни одного мгновения, когда они рядом, когда они так близки друг другу. Он уже не слышал, что говорила ему Даша, и смотрел на нее как зачарованный. Смотрел долго и напряженно, до рези в глазах, до слез...
А потом они снова любили друг друга, но игристый и взрывной, как шампанское, ночной чардаш сменился поутру нежным и трепетным венским вальсом...
После завтрака они собрались ехать в Сафьяновскую. Даша выпросила у Паши пять минут и позвонила Оляле, чтобы рассказать ему о своих последних снах. Двадцать с лишним лет назад Гриша провалился на вступительных экзаменах на исторический факультет Московского университета, больше попыток не возобновлял, окончил Суриковское училище, но в своей среде числился признанным знатоком российской истории.
– Гриша, – говорила она в трубку спутниковой связи, – меня беспокоит, что эти сны имеют явную историческую окраску. Ты знаешь, я в подобные дебри не лезу и звоню тебе по той причине, что очень хочу узнать: произошло ли на самом деле покушение на жизнь Александры Федоровны в тот момент, когда она была еще женой наследника? В покушении участвовали два боевика «Народной воли» и девушка. Боевиков, это я видела во сне, казнили, а девушку помиловали, правда, после того, как ей накинули петлю на шею.
– Такие помилования за секунду до казни были в то время в моде, – отвечал Гриша. – Но что касается покушения на Александру? Нет, об этом я что-то не слышал. По-моему, это твои фантазии, Дашка. Душа, видно, просит! Пора тебе переходить на исторические романы.
– Может, это было как-то засекречено? – не сдавалась Даша. – Какая-то жандармская операция? Ведь я их вожака видела дважды, второй раз в форме жандарма. Вполне вероятно, это было провокацией, чтобы ликвидировать очередную террористическую группу...
– Дарья, – сказал Гриша сурово, – ты на голову больная! Видишь, точно Менделеев, сюжеты своих книг во снах, но это не исторические факты, уверяю тебя. Одно скажу, сюжетец просто замечательный. Напиши роман – не прогадаешь!
– Ну, тогда чушь полнейшая, – вздохнула Даша, – если не считать, что тебя тоже во снах вижу постоянно, прости, но в виде юродивого. А у жандармского ротмистра, того, что сдал боевиков, было лицо Влада, а в последнем сне его голова плавала в чаше, которую мне колдунья показала.
– Нет, точно у тебя крыша поехала! – констатировал Оляля. – Ты психиатру покажись. Неужели не понимаешь, что эти сны всего лишь отголоски прошлых неприятностей? Твоя буйная фантазия рождает почти достоверные образы: эта революционерка, колдунья, боевики, юродивый, наконец. Ты отождествляешь себя именно с той особой, которая стала жертвой измены, вот и вся разгадка! Хорошо, что это происходит во сне, а не наяву!
– Я поняла, я все поняла, стоит мне перестать считать себя жертвой, и все пройдет!
– Конечно, ты это знаешь лучше меня, – засмеялся в своем Краснокаменске Гриша и ехидно справился: – Как там Паша? Жив еще?
– Откуда ты знаешь? – поразилась Даша.
– А кто еще мог предоставить тебе спутниковую связь? – удивился Гриша. – К тому же в «Настоящей
