Ржавый Рыцарь и Пистолетов

диаметрально противоположные.

– Ты прочитала письмо, которое тебе Дмитрий Олегович оставил? – спросила Мира.

– Где оно? – встревожилась Даша.

– Да в пакете, что я тебе отдала.

Даша достала узкий конверт, распечатала его и обнаружила в нем черно-белую фотографию и небольшой листок бумаги, на котором значилась всего одна фраза: «Прости, что так нелепо любил!» Даша на снимке была совсем еще молоденькой, тоненькой и хорошенькой. Она стояла рядом с Арефьевым на фоне реки и лесистого правого берега. Оба весело щурились от солнца. Арефьев облокотился на парапет набережной, а Даша придерживала правой рукой белую шляпку и смеялась.

– Господи, – прошептала Даша, – я совсем не помню, когда мы фотографировались?

– На обратной стороне все написано, в восемьдесят пятом, – скривилась Мира и вдруг села на стул и закрыла глаза ладонью. – Почему так случилось? Он ведь всегда был для тебя стариком. А я его любила, господи, как я его любила! Но он только – Мира Львовна да Мира Львовна, никогда просто Мирой не назвал.

– Не надо, – сказала Даша и обняла ее, – я думаю, он знал. И не будь вас рядом с ним, неизвестно, был бы он тем Арефьевым, каким стал на самом деле. Он знал, Мира, он чувствовал это, но боялся создавать вторую семью, потому что был несчастлив со своей женой. А я? Что я? Это совсем не та любовь, о которой вы думаете! Совсем не та...

– Да, да! – Мира вытерла глаза. – Я понимаю, ты ему в дочери годилась, почти во внучки. Он очень переживал за тебя, говорил, что ты лучшей доли заслуживаешь. – И вдруг тоже обняла Дашу. – Прости меня, старую дуру, ревновать вздумала. Сама виновата, надо было свои интеллигентские заскоки забыть и поставить вопрос ребром. Как ты думаешь, получилось бы? – Она с надеждой посмотрела на Дашу.

– Непременно получилось бы! – сказала Даша. – И все же все эти тридцать лет вы были рядом. Я вам завидую даже.

– Я себе уже место откупила на кладбище рядом с ним. С одной стороны – дочь, с другой – я... Это не кощунство, Даша?

– Нисколько, – твердо сказала та. – Ведь его жена похоронена в Курске, где они жили в то время.

– Да, в Курске, – сказала тихо Мира. И в упор посмотрела на Дашу. – Старики говорят: душа умершего девять дней по дому бродит, слушает, что о ней говорят. А после улетает до сорокового дня, чтобы посетить все места, где во время жизни бывала. Значит, Курск тоже посетит?

Даша не успела ответить. За их спинами вырос Павел. Он был серьезно озабочен. Окинув стол взглядом, перевел его на Миру.

– Простите, Мира Львовна, но сегодня чай пить не будем. Меня срочно вызывают в Краснокаменск. – И кинул Даше: – Одевайся, немедленно выезжаем.

– Но как же? – растерялась Мира. – Не поели, не поговорили?

Паша взял ее за руку и поцеловал в щеку.

– Простите, ради бога. Я сам не ожидал. Спросите Дашу, мы собирались только завтра утром в Краснокаменск возвращаться. Но, понимаете, бывают такие обстоятельства, что личными желаниями приходится жертвовать.

* * *

Почти всю дорогу Павел молчал и упорно не отводил взгляда от дороги. Он у него был тяжел и мрачен, и, казалось, Лайнер намеренно не смотрит на Дашу. Возможно, опасается, что она по глазам прочитает, что его угнетает, какие черные мысли терзают. Даша тоже молчала, ожидая, когда Пашу наконец-то прорвет. И все-таки не выдержала первой:

– Я не ошибаюсь, кто-то звал меня замуж?

Паша с недоумением уставился на нее.

– Не ошибаешься! Но к чему это?

– А к тому, что ты мне не доверяешь! Я ведь вижу, случилось что-то серьезное, но ты молчишь... Или это что-то с детьми связано, с женой?

– Нет, – резко ответил Паша, – не с семьей! – Он смерил ее угрюмым взглядом. – Виктория позвонила: какие-то проблемы с банком. Вызвали главного бухгалтера, зама моего – Зайцева, но без меня проблемы не решаются. Что-то действительно серьезное!

– Скажи, Паша, это настолько важно, что не могло подождать до завтра? Ведь мы поспеем к самому закрытию твоего банка. Или это такие проблемы, что банкиры готовы работать всю ночь напролет? Только это твои проблемы, а не их. По-моему, ты чего-то недоговариваешь! Конечно, я не собираюсь слишком глубоко вникать в твои дела, и все-таки тебе стоит поделиться со мной. Что тебя тревожит? Ведь твой Зайцев наверняка в курсе всех проблем и имеет право подписи документов. Что случилось, Паша, в чем дело?

– Не знаю, честное слово, не знаю, – Павел пожал плечами, – Виктория была взволнована, чуть не плакала.

– Но что они могут? С тобой сейчас невозможно справиться! Ты сам об этом говорил, у тебя абсолютно непотопляемая компания. Помнишь?

– Помню, – вздохнул Паша, – непотопляемая... Только нашлась и на меня Цусима... – Он резко выжал газ, и «Форд» увеличил скорость, да так, что на крутом повороте его занесло, и он пошел юзом.

– Паша, смотри на дорогу! – вскрикнула Даша. – В канаву еще заедешь да меня вытряхнешь! С тебя станется!

Тогда он молча сбавил скорость и свернул на обочину.

С той и с другой стороны вплотную к дорожному полотну подступала тайга. Огромные темно-зеленые пихты и более светлые кедрачи, голые, дрожащие от озноба осинники, редкие березы и придорожные ветлы – все было засыпано снегом, первозданно чистым, потревоженным лишь цепочкой звериных следов – заячьих, лисьих, птичьих. Более крупный зверь таился в дальних глухих буераках, из которых выбирался охотиться под вечер, а то и ночью.

Они вышли из машины. Паша не выключил мотор, и струйка выхлопных газов легким белым облаком вырывалась наружу.

Павел поднял лицо к небу.

– Хорошо-то как, Даша! Славно! В город, поверь, невмоготу возвращаться. Мерзко там, грязно! – Он повернул голову и посмотрел на нее повлажневшими глазами. – Так мне хочется выстроить где-нибудь далеко-далеко в горах домик, чтобы никого и ничего! Только мы с тобой! И небо это, и горы, и тайга! Тайга, Дашка, это здорово! Я это понял, когда впервые здесь очутился. У нас ведь болота да тундры все, и лес чахленький, ветрами и морозом убитый. А тайга, она сильных любит! И если человек слабый – тому тайга мачеха. Дует на тебя, шумит, ревет, пугает зверьем, воет – пустому человеку в ней не выжить. А я вот влюбился в нее навечно! Буреломы, ключи, жилы золотые, шурфы... В самом сердце она у меня засела, сильнее женщины манит по весне. Я не хочу жизни другой, Дашка. Ты да тайга, что еще нужно? Ведь в человеке золото тоже нелегко найти, сколько я его искал, только напрасно все. Вроде блестит, а приглядишься, пустышка, пирит, а то и просто золотинка конфетная...

Он прижал ее к себе и принялся целовать, повторяя раз за разом:

– Даша, радость моя! Почему так поздно, почему? Почему так поздно я тебя нашел?

– Паша, Паша, бог с тобой! – шептала Даша в ответ, покрывая поцелуями его лицо. Впервые в жизни она видела, чтобы он плакал. Но, похоже, Павел сам того не сознавал и, совсем по-детски шмыгая носом, вытирал его ребром ладони.

Наконец они вернулись в машину. Даша смотрела на Павла, а он некоторое время сидел, уставившись в лобовое стекло, не трогая автомобиль с места.

– Паша, – напомнила она о себе. – Чего ты ждешь? Мы ведь опаздываем.

– Да-да. – Он как-то странно посмотрел на нее и вдруг полез в карман куртки и достал из него небольшой, запаянный в полиэтилен пакетик. В нем – микрокассета и красная дискета. – Возьми, Дашка! Сохрани, если что-то со мной случится.

– Что с тобой может случиться? – прошептала она испуганно. – Что? Говори! – И выкрикнула уже более сердито и требовательно: – Говори! Я должна знать!