шипах боярышника большую часть своего утреннего наряда.
Ругаясь, теперь уже шепотом, Ксения полезла в самую гущу кустарника и принялась осторожно снимать зацепившийся рукав футболки с колючек. Об одну из них она не преминула уколоть палец и, слизнув с него капельку крови, подумала, что даже эта мелкая неприятность не способна испортить ей настроение.
Но новое испытание в виде звука раздавшихся за спиной шагов заставило Ксению застыть на месте от ужаса. Человек поднимался снизу, из легкого облака тумана, нависшего над ложбиной, отделявшей увал от села. Вернее, он бежал вверх по склону, что-то насвистывая себе под нос и перепрыгивая с камня на камень, точь-в-точь как Ксения за пару минут до этого.
«О, Матерь Божья! – подумала она, притягивая к себе футболку и пытаясь хоть как-то прикрыть грудь. – Кого тут носит в такую рань?»
Повернувшись спиной к тропе, она молила бога, чтобы человек пробежал мимо, не заметив ее.
Она всегда боялась нелепых ситуаций и вовсе не желала оказаться жертвой насмешек или злорадных ухмылок.
Но мужчина, похоже, уже притормозил за ее спиной, и она не выдержала, оглянулась, изо всех сил презирая себя за робкую, почти заискивающую улыбку, которую ей так и не удалось согнать с лица.
– Физкультпривет! – неожиданно для себя проблеяла она.
Но мужчина не ответил, лишь молча окинул ее равнодушным взглядом, вытер висевшим на шее полотенцем пот с лица. И, не проронив ни слова, помчался дальше по тропе.
Ксения с остервенением дернула футболку, оставила часть рукава колючкам, остальное напялила на себя. Ее трясло от злости. И вовсе не оттого, что предстала перед незнакомцем в нелепом виде, а потому, что впервые в жизни не увидела в мужских глазах восхищения. Хоть бы пошутил над ее растерянностью, пусть даже самым неприличным образом. Такое она бы перенесла и ответить сумела бы нужным образом! Но этот негодяй, похоже, через пару метров уже забыл о ее существовании. Иначе бы оглянулся, и не один раз, как делали все мужчины, которых она встречала в жизни, даже случайные прохожие, даже нищие в метро...
Сердито бормоча себе под нос ругательства, Ксения быстрым шагом спустилась к мостику через ручей, который превратился на дне ложбины в неширокую, но бурную речушку. И уже через четверть часа поднималась на крыльцо веранды, только тогда осознав, что совершенно не помнит лица невежи, который даже поздороваться не соизволил. Лучше всего она запомнила его спину, загорелую и мускулистую. Именно такие спины она терпеть не могла.
Было что-то нарочито искусственное в этих, словно из анатомического атласа, рельефно выступавших и перекатывавшихся под кожей мышцах. «Наверняка местный тупой качок, – подумала она с удовлетворением и мстительно добавила, про себя естественно: – К тому же, как и вся эта братия, импотент!» Хотя интуиция ей подсказывала, что с последним определением она несколько поторопилась.
Ксения нагнулась и подняла со ступенек слегка увядший букет полевых цветов, усмехнулась. Кто-то из Катькиных кавалеров расстарался. Налив воды в вазу, она поставила в нее цветы и присела на веранде в плетеное кресло, позволив себе минутную передышку перед тем, как отправиться в душ.
Какое-то странное чувство не давало ей покоя с первого момента встречи с незнакомцем. Оно тревожило ее и мешало сосредоточиться.
Ксения попыталась расслабиться и перевести мысли в другое русло. Она выглянула в окно. Крупный, с обмороженными ушами и круглой сытой физиономией кот по кличке Сенька сидел на крыше беседки и безмятежно щурился на солнце. Всем своим видом он демонстрировал лень и полное равнодушие к окружавшей его действительности. Но как-то раз Ксении удалось наблюдать, как он охотился на воробьев, сбивая их на лету лапой. Поэтому об умении Сеньки прикидываться простачком и чуть ли не инвалидом в угоду инстинктам она знала не понаслышке.
– Ксюша, завтракать будешь? – подала голос из своей спальни Клавдия Михайловна. – Пирожки на кухне, под полотенцем...
– Хорошо, мама, обязательно позавтракаю, но чуть позже, – отозвалась дочь.
Она хотела добавить, что будет сегодня работать над сценарием до наступления жары, но не успела. Кот потянулся, демонстрируя черную, как антрацит, спину. Мелькнула белая манишка, и Ксения вдруг подавилась словами.
Она вспомнила, что обеспокоило и поразило ее в облике незнакомца – белая прядь на фоне темных, очень коротко стриженных волос...
Глава 1
После захода солнца жара по-прежнему была невыносимой. О кондиционерах здесь, видно, не слышали, а старый вентилятор, подвешенный к потолку, просто гонял горячий сухой воздух по комнате, отчего обслуга и немногочисленные посетители бара чувствовали себя одинаково плохо. Даже вездесущие мухи отупели от жары и не летали, а вяло плюхались с потолка прямо в бокалы с пивом и вином. А те, что вздумали полетать, натыкались на стены и падали на пол в коматозном состоянии.
Их мрачное жужжание было под стать местным заунывным мелодиям и очень соответствовало ее гнусному от усталости и жары настроению.
Ей безумно хотелось минеральной воды с ломтиком лимона, пронзительно холодной – чтобы ломило зубы. Но вместо этого приходилось довольствоваться смахивавшей по вкусу на жидкое мыло пепси-колой. И даже сдобренная коньяком, она категорически не хотела улучшать свой вкус. Коньяк был «самопалом», как и остальные напитки в баре, которые ребятам ее съемочной группы удалось перепробовать за неделю пребывания в Ашкене.
Еще ей хотелось прохладную ванну с шалфеем или лавандой, удобный матрац и белоснежные простыни... Но все это осталось за тысячу километров, в далекой московской квартире. А здесь ее ждала еще одна жуткая ночь в ашкенской гостинице «Мургаб».
В этой крошечной, едва заметной на карте горной стране и в былые-то времена жилось несладко. Лет десять назад Ксения останавливалась в этой гостинице, и уже тогда ее поразили грязь и убогость номеров. Сейчас все изменилось, только в худшую сторону. Конечно, можно пережить и ветхие полотенца, которые выдают в единственном экземпляре, и падавшую на постель штукатурку, и отсутствие пары стекол в оконной раме, и тонкую ржавую струйку воды, и горевшие откровенной ненавистью взгляды горничных...
Но больше всего Ксению раздражало, что в Ашкене в одночасье «забыли» русский язык, и со всеми, даже с чиновниками, приходилось объясняться на дикой смеси местного диалекта, русского мата и нескольких английских фраз вроде «о’кей!» и «ноу проблем!».
Оператору Володе и Олегу, режиссеру ее авторской программы «Личное мнение», было искренне наплевать и на грязные простыни, и на мрачные физиономии прислуги. Им было с чем сравнивать. Целый месяц они провели на Ближнем Востоке, правда, в команде с другим тележурналистом, ее сотоварищем по программе Сережей Кунцевым. Ее же Егор попросил не беспокоиться, объяснив, что Интифада не для нежной женской психики. Ксения обиделась, пыталась возразить, но ее, в порядке компенсации, отправили во Францию на Всемирную выставку, где она чуть было не влюбилась в английского журналиста с труднопроизносимой фамилией Никлдортер. Но любовь расстроилась не начавшись, потому что Ксению спешно затребовала Москва. Всенародно избранный на второй срок президент маленького Баджустана, столицей которого и был Ашкен, дал согласие на съемки фильма о его республике, но при условии, что этим займется Ксения Остроумова, дочь его бывшей однокурсницы по ВПШ.
Конечно, все прекрасно понимали, что в нищей, разоренной бесконечными междоусобными войнами и правительственными переворотами мусульманской стране вряд ли позволят снимать то, что заблагорассудится приглашенным телевизионщикам. Но Ксения помнила дядю Фархата, веселого, толстого, усатого. Помнила, как хотя бы раз в год он обязательно заваливался к ним домой с парой огромных дынь под мышкой и с корзиной винограда, гранатами и таявшими от одного прикосновения языка медовыми грушами. Поэтому и согласилась на эту предопределенную неудачу, лишь самую малость надеясь на то, что дядя Фархат остался прежним – громкоголосым и шумным, теперь уже бывшим секретарем обкома, который смеялся по поводу и без повода, дарил матери шитые золотом парчовые халаты, а Ксюше – очередную тюбетейку, тапочки с причудливо загнутыми носками или затейливые серебряные браслеты в виде змеи и вытянувшегося в прыжке барса. Благодаря ему она полюбила серебро и с тех пор предпочитала его другим благородным металлам.
Она не видела дядю Фархата восемь лет и вряд ли бы узнала, если бы прямо с аэродрома всю их группу
