– Женщина! Почему ты меня соблазняешь?
Тогда она смирилась.
Я же, в наказание, назначил ей трехдневную разлуку со мной. Но графиня так безутешно рыдала, что я согласился заменить три дня на два, но больше уже не уменьшил ни одного часа.
Как только мадам фон Рекке вышла, моя жена быстро вбежала в комнату; без сомнения, она подслушивала у дверей.
– Надо признаться, Жозеф, что ты величайший дурак. Что до меня, то я была бы очень довольна, сделавшись герцогиней.
Я посадил ее к себе на колени и поцеловал в маленькое, розовое ушко.
– Милая Лоренца, Цезарь отказался принять корону из рук Марка Антония, а Кромвель не взял ее у генерала Ламберта. Я могу подтвердить это, так как был в Риме в 710 году после основания этого города и в Лондоне в 1657 году…
– Мы одни, дурак, – отвечала жена.
Лоренца, может быть, была единственной женщиной на свете, никогда не выражавшей мне большого почтения. Нет пророка в своем отечестве.
Глава II
Великое дело
Два часа спустя, одетый в чистое белое шерстяное платье, с магической митрой на голове, с серпом, волшебной палочкой и шпагой за поясом, так как серп подрезает дурные мысли, волшебная палочка вызывает добрых духов, а шпага удаляет ужас, я стоял между горнилом, ретортами, колбами, всевозможными склянками и банками, а с высокого потолка спускались странные таинственно раскачивающиеся животные.
Это была лаборатория, устроенная великим герцогом Курляндским, согласно моим указаниям, в его собственном дворце.
Солнце, опускавшееся к горизонту, ярко освещало комнату, широкие окна которой оживляли эмалевые глаза мертвых животных, сверкали на посуде и окружали меня самого ярким блеском.
Послышался стук в дверь.
Я отвечал не шевелясь:
– Кто бы ты ни был, войди.
В лабораторию вошел герцог, одетый, согласно преданиям, в длинное платье без пояса, с непокрытой головой и босиком.
– Кто ты? – воскликнул я. Он ответил:
– Я один из князей земли, где мы находимся.
– Ты меньше червя той земли, в которой мы будем покоиться, – отвечал я. – Горе тому, кто гордится своим положением или рождением в убежище науки и истины! Горе тому, кто зовет себя князем в присутствии того, в ком ожили знаменитые маги прошлого: Озирис, который был Богом, Орфей, который был пророком, Аполлоний Тианский, называвший Христа братом, Раймонд Лиль, срубивший древо познания добра и зла, Николай Фламель, умерший бедняком под золотым дождем, который он проливал на весь мир; Жером Кардан, истинный аскет, дух которого освободился от земной оболочки, Корнелий Агриппа, которому император и папа посылали посольства; и, наконец, величайший из всех, Филипп Теофраст Бомбаст, прозванный Парацельсом, безупречный пьяница, живший в вечном мистическом возбуждении и излечивающий на большом расстоянии силой своего взгляда. Под этими упреками герцог Курляндский опустил голову.
– Скажи, что ты человек, – этого достаточно, – продолжал я, – и старайся быть им. Чего ты желаешь?
– Я скромный профан, сгорающий от желания быть посвященным.
– Ты требуешь слишком многого. Посвященный, как это докажет мудрец, который родится через двадцать три года, шесть месяцев и двенадцать дней, есть тот, кто владеет лампой Тримежиста, плащом Аполлония и посохом патриархов.
– Я довольствовался бы званием адепта.
– Ты требуешь у меня еще большего. Адепт – это тот, кто мыслью и делами возвышается до божества. Отказался ли ты от всех предрассудков и страстей? Убежден ли ты, что дорожишь разумом, истиной и справедливостью более всего на свете? Чувствуешь ли ты себя способным повиноваться четырем магическим глаголам: знать, сметь, хотеть, молчать? Бели ты можешь от всего сердца ответить «да» на эти вопросы, то я введу тебя в Священное Царство, которое есть царство магии.
– Мне это не так представляется, – сказал герцог. – Я хотел бы иметь философский камень, который превращает в золото все металлы, охраняет от всех болезней и обеспечивает молодость, красоту и бессмертную жизнь.
– Ты требуешь немногого, – презрительно отвечал я. – Выслушай же меня. Однажды путешествовали три человека. Они остановились в гостинице и так как были очень голодны, огорчились, найдя там только одного худого утенка; этого было очень мало для голодных путешественников – третья часть утенка только увеличила бы аппетит каждого из них. Тогда первый сказал: «Нам хочется спать, пойдем уснем. Проснувшись, мы расскажем, что видели во сне, и тот, кому приснится лучший сон, съест всего утенка один». Сказано – сделано. Проснувшись, первый путешественник сказал, что видел себя во сне святим, второму приснилось, что он Бог. А третий лицемерно поведал: «Мне приснилось, что я сомнамбула, что я встаю, иду тихонько на кухню, беру утенка и съедаю его». Затем все пошли на кухню. Оказалось, что утенок исчез. Третий путешественник, вместо того, чтобы спать, съел его. Не хочешь ли ты в этом деле уподобиться третьему путешественнику? Неужели предпочтешь низкую действительность возвышенным истинам?
– Конечно, хорошие сны – вещь прекрасная, – сказал герцог, – но утенок-то достался третьему путешественнику.
