– Убью всех по очереди!
– Ну нет, друг мой Санди, об этом и думать забудь!
– Ни за что, ты обещал мне!
В течение нескольких часов друзья пытались отговорить Давида; затем, устав от споров, Чоло пошел спать в свою комнату, а Чато уснул в кресле-качалке – очень уж напряженным выдался день. Давид остался в одиночестве. Он посмотрел на свое пиво, еще не успевшее нагреться, и едва заметно покачал головой.
– Сидронио нарушил соглашение, – и снова покачал головой. – Папа наверняка уже на небесах. – Веки Давида опустились. Рай представился ему в виде сьерры, где отца окружали олени и другие животные. Потом, по мере погружения в сон, перед ним возникло платье Дженис Джоплин, из-под которого – что за черт? – вместо женской ножки высунулось раздвоенное копыто.
11
У частной пристани покачивалась на волнах яхта тринадцати метров длиной; на берегу поражала своим великолепием вилла дона Серхио, каковой вскорости предстояло перейти в собственность Чоло: огромный дом с гостиной, занимающей целый этаж, терраса с видом на море и бассейном. Грегорио Палафокс Валенсуэла, он же Чато, он же команданте Фонсека, тщательно исследовал все подступы к территории виллы, внутренний дворик и все комнаты. Чоло, пребывающий в состоянии эйфории, плевать хотел на обеспечение безопасности. Давиду требовалось очень немногое, чтобы чувствовать себя совершенно комфортно. Друзья разместились в левом крыле здания, заняв три из семи спальных комнат.
За время, прошедшее со дня подписания нужных документов, Чоло стал полноправным членом семьи. Он осуществил несколько деловых поездок и доказал Карвахалю, что тот в нем не ошибся: скупал, упаковывал, продавал с умением прирожденного наркоторговца. Очень скоро Сантоса стали уважать партнеры по бизнесу и правительственные чиновники, с которыми ему приходилось вести дело. Он прослыл ловкачом; однажды фуру, доверху набитую марихуаной, которую сопровождал Чоло, остановил при въезде в штат Сонора патруль федеральной службы генеральной прокуратуры по борьбе с наркотиками. Незаметно избавиться от такого количества товара было невозможно.
– Откуда едете? – спросил его офицер.
– Прямиком из Кульякана, командир.
– Что везете?
– Помидоры.
– Накладная на груз имеется?
– Нет, но зато есть лишние полтыщи долларов! – После этого грузовик пропустили без дальнейшей задержки.
Символизируя перемену, постигшие Чоло, у него на шее теперь красовалась толстая золотая цепь, а на руке браслет причудливой формы с гравировкой его имени.
– Каброн, ты скоро зубы себе инкрустируешь бриллиантами! – посмеивался Чато над вычурами Сантоса, но никогда не оскорблял своего лучшего друга – слишком многим он был ему обязан. Вернувшись из очередного рейса в Лас-Вегас, Чоло привез для партизан самую большую партию оружия – пистолеты «смит-вессон» и автоматы Калашникова в полной боевой готовности.
Давид по-прежнему стремился уехать в Чакалу. Друзьям стоило большого труда удерживать его от попытки пробраться в домик на холме за своими деньгами; Чоло ради этого даже прибегнул ко лжи:
– Каброн, я уже был там! Соседи что-то праздновали, гости всю улицу машинами заставили, музыка, пиво рекой, мне пришлось лезть через забор со двора, я сразу стал искать твой тайник, нашел дыру рядом с бугенвиллией, но в ней ничего не было – пусто, друг мой Санди, как я и говорил, полиция навела полный шмон!
– Чоло, тогда одолжи мне денег на дорогу!
И Чато, и Чоло твердо решили не пускать Давида в Чакалу, Но сказать ему об этом напрямик не могли.
– Послушай, братишка, мне кажется, вряд ли тебе удастся отомстить убийцам твоего отца, все они вооружены и скорее всего сумеют опередить тебя.
– В чем дело, друг мой Санди, разве тебе уже не хочется к твоей Дженис? Через месяц получу что мне причитается и куплю тебе билет до Лос-Анджелеса.
«Не соглашайся, – внушала Давиду его бессмертная часть, к советам которой он внимательно прислушивался в последнее время. – Возмездие должно осуществиться без промедления, пусть дадут тебе денег, и дело с концом!»
– Чоло, лучше купи мне билет до Чакалы.
– Ох, и упрямый же ты! – Тогда Чоло переменил тактику: – Ладно, поезжай, рассчитайся с ними, я даже одолжу тебе на обратный путь, но при одном условии. Поскольку камни – оружие ненадежное, скажи Чато, чтобы дал тебе пистолет и научил стрелять.
«Отличная идея! – одобрила карма. – Только надо поторопиться!»
В течение трех дней кряду Чато честно старался вдолбить в голову Давида названия деталей пистолета и правила обращения с оружием, но тот оказался совершенно неспособным учеником, несмотря на нетерпеливые понукания со стороны бессмертной части. Он то и дело забывал снимать предохранитель, и выстрела не получалось. На четвертый день тренировок Чато безнадежно махнул рукой:
– Ты не создан для этого, братишка, лучше продолжай играть в бейсбол.
Давид при любой возможности повторял уроки, данные ему двоюродным братом; его подстегивала карма, которая оказалась большим докой в военном деле, но в то же время сама же и мешала ему, расстраивая постоянными придирками. Возвращаясь с работы у дона Данило, Давид иногда бродил по помещениям огромного дома, поливал растения на территории виллы, подметал двор и готовил еду на кухне. Старый рыбак с одобрением отнесся к тому, что его помощник нашел себе вторую работу.
– Нет ничего плохого в том, что ты устроился сторожем.
С того дня, как Давид узнал о гибели отца, у него и минуты спокойной не было, чтобы помечтать о Дженис. Стоило ему достать из кармана газетную вырезку, как его бессмертная часть начинала ворчать: «Как ты смеешь думать о чем-то. кроме мести за смерть отца? Забудь о ней; если попадешь в когти к той женщине, то уже никогда не исполнишь своего священного долга». Давид не знал, что ему делать. Ему хотелось выслушать чей-нибудь совет, но к кому обратиться? С Ребекой откровенничать не хотел, старого рыбака он стеснялся; Чато, если появлялся в доме, постоянно отсыпался, а Сантос Мохардин приезжал редко, и взгляд его окруженных черными тенями глаз с каждым разом становился все непонятнее, все неприступнее под бременем страха и подозрительности, нести которое обречены все злоумышленники.
Единственное, что позволяло Давиду сохранять душевное равновесие, – это рыбная ловля и свидания с Ребекой. Каждые сутки делились для него на привычные составляющие: днем – море со старым рыбаком, вечера он проводил в обществе друзей, а по ночам иногда шел к лодке, поджидал Ребеку и обязательно прихватывал с собой фотографию Дженис. Для дочери дона Данило знакомство с Давидом не прошло бесследно; после разрыва с Риверой она уже не ощущала прежней самоуверенности, хоть и не призналась бы в этом даже себе. Поначалу все было как раньше: Ребека вызывала его на встречу, осаждала настойчивыми ухаживаниями, оскорбляла, угрожала, безуспешно пытаясь соблазнить, а в итоге выставляла дураком либо, наоборот, ластилась к нему и жаловалась:
– Песик мой, неужели ты не видишь, что я сделала ради тебя? Бросила Риверу, послала его ко всем чертям!
Давид пребывал в растерянности. Ему нравилось находиться рядом с Ребекой, вдыхать аромат, исходящий от ее тела, наблюдать, как оно движется в танце, однако изменить Дженис он не мог. С непоколебимой убежденностью Давид верил, что судьба обязательно соединит его с американской певицей, и своей стойкостью мало-помалу он завоевывал уважение Ребеки. У девушки не было отбоя от поклонников, а если точнее, все мужчины в округе жаждали овладеть ею, и не проходило ночи, чтобы один из них не прокрался к ней в дом незаметно для старика Мансо Только Давид оставался незавоеванным трофеем, а потому казался Ребеке еще желаннее.
Середина августа выдалась напряженной. Однажды Чато разбудил Чоло ни свет ни заря:
– Мне надо исчезнуть, дружище, можешь довезти меня до автобусной станции в Наволато?
