образом, двор состоял в основном из личной дружины, уже описанной нами при помощи того же поэта и состоящей из родственников, как альферес Сидова войска Педро Бермудес, и воспитанников, как Муньо Густиос («Взращен в моем доме ты в добрый час»), знатный астуриец, женатый на сестре Химены. В нее входили также приближенные с давних пор вассалы, такие, как бургосец Мартин Антолинес или Альвар Сальвадорес, брат графа Гонсало, предательски убитого в Руэде.
Этот двор, самый ближний, сообщество вернейших вассалов, искренне разделял все чувства сеньора: радость от успешного исхода войны, полученную обиду, ощущение ответственности за решение. Даже предполагаемый брак собственных дочерей Сид раньше обсудил со своими племянниками Альваром Аньесом и Педро Бермудесом, чем с Хименой.
К этим персонажам, имена которых сообщает нам поэзия того времени, мы можем добавить еще одного, известного по историческим документам, — Мартина Фернандеса, алькайда Пенья-Кадьельи, который, судя по его фамилии, тоже был кастильцем, как и дружинники.
Но двор Сида вовсе не состоял исключительно из кастильцев. От Ибн Алькамы мы знаем о четырех арагонских рыцарях, входивших в состав гарнизона Валенсии вместе с кастильцами, когда произошел переворот Ибн Джаххафа, а старинная «Песнь» сообщает нам, что арагонец Галинд Гарсиас, сеньор Эстады, вместе с кастильцем Альваром Сальвадоресом оставался охранять город. Оказывать этой поэме большое доверие нас побуждают такие совпадения: из двадцати восьми христианских рыцарей, упомянутых в ней, двадцать четыре реально существовали во времена героя — это подтверждено историческими документами, а в отношении остальных четырех ничто не опровергает такой возможности. Подобная достоверность означает, что «Песнь» — текст очень старинный и возник во времена, близкие к сидовским.
Значит, «Песнь», видимо, говорит правду, утверждая, что при Сиде находился также португальский рыцарь Мартин Муньос из Монтемайора. Грамоты подтверждают, что Мартин Муньос действительно существовал, и сообщают кое-что о его жизни. Он был зятем мосарабского алуазира Сиснандо, первого графа Португалии, и по смерти последнего в 1091 г. стал графом Коимбры. Мы обнаруживаем, что позже, уже в феврале 1094 г., в Коимбре Мартина сменил граф Раймунд Бургундский, зять короля, управлявший всей Галисией и Португалией. Далее Мартин Муньос упоминается только в августе 1094 г. как губернатор Ароки, а потом он, видимо, покинул Португалию, чтобы присоединиться к герою, молва о котором после упорной осады и завоевания им Валенсии облетела всю Испанию.
Изгнание, обособление от кастильских царедворцев расширило сферу деятельности Сида, усилив притягательность его личности для жителей всех областей Испании: «К нему, — пишет Ибн Алькама, — присоединялось великое множество народа, ибо они слышали, что он хочет вступить в землю мавров». В этом проявился его характер общеиспанского героя. Существенно важно, что в войске изгнанника наряду с кастильцами сражались астуриец Муньо Густиос, арагонские рыцари Санчо Рамиреса и Педро I и португальцы графа Коимбры и Монтемайора. Старинная «Песнь» говорит об этом так:
Эти героические строки, краткие, как девиз на гербе, могли бы для испанцев стать тем же, чем для эллинов сделался гомеровский список кораблей. Военные предприятия Сида, в которых сообща участвовали рыцари из разных областей, хоть и были затеяны по инициативе одного человека, представляют собой пример той общеиспанской солидарности, которая позже столь же широко проявлялась в самые трудные моменты Реконкисты, объединяя различные государства Пиренейского полуострова.
Каррионцы и дочери Сида. Поэзия и реальность
«История Родриго» о дочерях героя даже не упоминает. Зато в старинной «Песни» браку этих дочерей посвящен отдельный сюжет, и к ней нам поневоле придется обращаться то и дело, если мы хотим что-либо узнать о частной жизни Сида.
Но именно в рассказе об этих браках поэма, столь достоверная в своей основе и в главной сюжетной линии, где во всех эпизодах действуют персонажи, которые существовали на самом деле и вели себя приблизительно так, как сказано в поэме, — словно бы откровенно удаляется от подлинной реальности, повествуя, как инфанты Карриона, братья Диего и Фернандо Гонсалесы, женились на дочерях Сида, потом бросили их и были за это опозорены при дворе короля Альфонса. Однако, может быть, этот рассказ не настолько фантастичен, каким кажется: пока что я выяснил, что оба инфанта Карриона, появление которых в поэме историки считают анахронизмом или вымыслом, были реальными лицами и современниками дочерей Сида.
Имена двух молодых людей Диего и Фернандо Гонсалесов часто встречаются вместе, как имена братьев, в подписях к грамотам того периода, когда они прилежно следовали за двором короля Альфонса, — с 1094 по 1105 год; обычно они появляются вместе с подписями Педро Ансу-реса — графа Карриона, Гарсии Ордоньеса — графа Нахеры и Альвара Диаса, то есть тех рикос омбрес, которые, согласно «Песни», были лидерами каррионской группировки. Эти два брата именуются в грамотах «графскими сыновьями», и к их именам прибавляется
Какой может быть историческая основа рассказа о происшествии в лесу Корпес
Рассказ о том, как дочери Сида были брошены в дубовом лесу Корпес, поэт узнал через сорок лет после смерти героя, из местного предания, бытовавшего в Сан-Эстебан-де-Гормас; невозможно поверить, чтобы оно было целиком вымышлено. Даже при самой осторожной интерпретации истории оскорбления в лесу Корпес можно допустить, что в ее основе лежит какая-то сильная обида, которую Кампеадор в лице его родных претерпел от Бени-Гомесов. Возможно, предпринимались переговоры о браке между дочерьми Сида и инфантами Карриона, племянниками Педро Ансуреса. Нам определенно известно, что этот леонский магнат одно время был другом кастильского рыцаря, когда в 1074 г. выступил поручителем в договоре о приданом Сида для брака с Хименой, и мы также знаем, что позже, когда в 1092 г. Сид напал на Риоху, тот же Педро Ансурес выступил в союзе с Гарсией Ордоньесом как враг бургосского изгнанника; хуглар тоже изображает их союзниками в сцене заседания толедских кортесов. Здесь, как и в других деталях, блестяще подтверждается достоверность поэмы, верно отражающей и личные отношения персонажей, и смену их дружбы с Кампеадором на ненависть к нему.
В таком случае можно предположить, что брачный договор между Бени-Гомесами и Сидом — если он существовал, во что я верю, — мог появиться не тогда, когда Сид захватил Валенсию и в результате его положение упрочилось и отношение к нему короля стало неизменно дружеским, а раньше, когда из-за прихотливого чередования фавора и немилости у Альфонса придворные гарсии ордоньесы и педро ансуресы могли мгновенно сменять почтение к герою на пренебрежение к нему; если так, то в самый благоприятный момент для переговоров с Сидом, за которым последовала новая опала, допустим, между 1089 и 1092 гг.,
