состояла из трех ярусов, нижний из которых был загорожен решеткой, находясь за которой можно было оставаться невидимой для остальных прихожан и, не привлекая ничьего внимания, присутствовать при богослужении. Ежедневная пища затворницы была весьма скудной, а передавали ее через окошко в ограждении. На втором ярусе кельи была оборудована спальня, где помещалось узкое ложе с легким покрывалом, неспособным согреть в холодные канадские ночи, и небольшой подушкой в изголовье, находившемся в нескольких сантиметрах от Дароносицы. Третий ярус она украсила церковными ризами; там она сучила пряжу и вязала носки для бедных.
Дни напролет она проводила в этом каменном мешке, который покидала лишь в полночь, чтобы сотворить часовую молитву в церковном приделе. В зимнее время она топила небольшую печку, и то лишь тогда, когда ее пальцы коченели и отказывались выполнять ежедневную работу. Поговаривали, что, несмотря на все убожество ее существования, она им явно наслаждалась, и вне пределов кельи затворницу ничего не интересовало.
Тут я оставляю за читателем право сопоставления этой впечатляющей аскезы с приведенными выше примерами исторического великомученичества. Элементы «радости-в-горе», «любви-через-страдание», самоотречения, если не «самонаказания», и агрессивности по отношению к родителям и объектам любви (нанесение им моральной травмы и отказ от общения) достаточно очевидны.
Эта же писательница приводит еще один пример добровольного мученичества времен начала миссионерской деятельности среди канадских индейцев. Речь идет о некоем Ноэле Шабанеле, окончившем свои дни среди диких ирокезов. Наш герой приехал в Америку из французского города Тулузы, где преподавал ораторское искусство. Это был утонченный эстет, мало приспособленный к суровой миссионерской жизни среди дикарей. Несмотря на это, он решил изучить язык индейцев, рассчитывая обратить новые души в истинную веру. Его существование превратилось в настоящую пытку. К этому располагала вся окружающая обстановка: топящиеся «по-черному» вигвамы, неистребимые насекомые- паразиты, сон и еда в окружении собак и дикарей, невыносимая вонь и грязь, плохо приготовленная пища, состоящая из собачьего мяса и других подобных «деликатесов». Неудивительно, что после пяти лет, проведенных в индейском стойбище, он так и не выучил язык народа, который, со своей стороны, относился к нему с презрением. Неудача на лингвистическом фронте говорит о многом, ибо, кроме родного французского, он владел греческим, древнееврейским, итальянским и испанским. Индейцы не скрывали своего отвращения к молодому ученому и не упускали случая пнуть его или перепугать до смерти. Приводится эпизод, когда ему предложили мясо, на поверку оказавшееся человеческим, и, после того, как об этом было объявлено, долго смеялись и издевались над незадачливым «белым человеком». В отличие от многих, более мужественных миссионеров, он так и не привык к лишениям и трудностям индейского быта. Брезгуя спать в грязных жилищах индейцев, он устраивал свой ночлег прямо на снегу, ел грубую растительную пищу, служил объектом постоянных и оскорбительных шуток. Его крайне огорчала невозможность справиться с поставленной задачей и до глубины души оскорбляла непристойность и грубость дикарей. Кроме того, он испытывал постоянную тоску по родине.
Начальство, видя его неспособность к выполнению возложенной миссии и принимая во внимание подавленное настроение миссионера-мученика, посоветовало ему вернуться во Францию, но отец Шабанель отринул протянутую руку помощи, поставил крест на преимуществах прошлой жизни л дал обет остаться с гуронами до конца своих дней. Два года спустя он отдал богу душу, оставленный племенем умирать в дикой местности, и до сих пор неизвестно, была ли смерть следствием переохлаждения или его убили сами индейцы.
Епитимья всегда была и до настоящего времени является неотъемлемым атрибутом религиозной жизни многих сект. Наиболее популярными из них, по крайней мере в Америке, являются флагелланты американо-мексиканского происхождения, объединенные в сообщество, известное как «Братство Искупления Крови Христовой». Члены секты, называющие себя «искупителями», живут на севере штата Нью-Мексико и юге Колорадо. Согласно церковной историографии, наибольшего расцвета это учение, возникшее в Западной Европе, достигло на рубеже тринадцатого и четырнадцатого веков. В основе деятельности членов секты лежит публичное самобичевание во искупление гнева Господня[1].
[1]См. Элис Корбин Хендерсон. Братство Света. Харкорт & Брейс, 1937.
Не менее любопытной сектой были так называемые «филиповцы»[2].
[2]Морис Бэригнг. Русский народ. Лондон, Метуэн, 1911, с. 352-354.
Члены этого русского религиозного объединения целыми семьями, и даже деревнями, удалялись в убежище, где сознательно умерщвляли себя голодовкой. В царствование Александра II один крестьянин увлек за собой в лес двадцать единоверцев, где они сознательно уморили себя голодом.
Другая религиозная группа, описанная Степняком[3],
[3]Михаил Драгоманофф-Степняк. Русское крестьянство. «ХарперБразерз», 1888.
нарекала своих адептов словом «христы», которое ошибочно интерпретировалась как «хлысты», ибо в их ритуалах самобичевание занимало не последнее место. Они не признавали семейную жизнь и исповедовали воздержание[1].
[1]Автор или источник, на который он ссылается, искажает содержание практики хлыстов с точностью «до наоборот»: признавая справедливость утверждения о неприятии семейной жизни, следует заметить, что эти сектанты практиковали беспорядочную половую жизнь и бичевали себя скорее для поощрения садомазохистских наклонностей. —
«Скопцы», или кастраты (о которых речь пойдет позднее), также принадлежали к этой группе.
Следует особо подчеркнуть то, что подобная практика была свойственна не только христианским общинам. Описания аскетических практик можно обнаружить в трудах последователей Мухаммеда,
«Миян Хатим из Самбхаля, живший в шестнадцатом веке, странствовал босиком и с непокрытой головой в течение десяти лет и все это время не разу не уснул в своей кровати. Мухамад Гаут провел двенадцать лет, скитаясь по безлюдным холмам долины Ганга, где вел крайне аскетичную жизнь, питаясь листьями с деревьев и ночуя в пещерах. Шейх Бурхан в течение почти пятидесяти лет и до самой смерти воздерживался от мясной пищи, как, впрочем, и от большинства других продуктов и напитков... На закате жизни он перестал пить даже воду и проводил время в медитационном созерцании внутри крохотной кельи». (Джеймс Хастигз. Энциклопедия религии и этики. «Скрибнер», 1910.)
буддистов, брахманистов и представителей многих других религий.
«Индийские аскеты воздевали руки, обращали лица к небу и надолго замирали в такой позе. Их мышцы коченели и все тело как бы «деревенело». Были и такие, кто ходил голым в любую непогоду, наносил себе раны кинжалом, питался падалью и экскрементами. Среди индийских магометан были факиры, заковывавшие себя в цепи или приковывавшие к ногам пушечные ядра. Встречались и те, кто долгие годы передвигался ползком или «на карачках»; спал на кровати, утыканной железными шипами, месяцами подставлял обнаженную голову беспощадным лучам тропического солнца. Наиболее благочестивые и уважаемые члены иудейской общины и в наши дни перед началом искупительного поста наносят друг другу 39 или 13 ударов плеткой. В зороастризме принято считать, что 30 искупительных ударов отпускают человеку его грехи... Геродот повествует о том, как древние египтяне наносили себе удары во время горения искупительной жертвы; египетские отшельники по такому поводу резали себе лица ножом. У предков современных мексиканцев кровопускание считалось лучшей искупительной жертвой и признаком благочестия... «они калечили себя с усердием и в то же время бесстрастно; кровь текла так обильно, что казалось, они выпускают ее всю, без остатка». (Клавигеро, «История Мексики.) В традиции североамериканских индейцев самоубийство было не менее популярным». (Цитируется по Уэстермарк, т. II, с. 353.)
Евреи, греки, римляне и другие народы верили в то, что бога можно умилостивить искупительной жертвой.
В известной поэме Шиллера «КольцоПоликрата» этот вывод находит свое подтверждение. См. также: Мани-Кирли. Значение жертвы. Лондон, 1930.
Ювенал рассказывает, как приношение жертв к алтарю Исиды сопровождалось исступленным поведением римлянок. Зимним утром женщины делали в Тибре проруби и три раза окунались в ледяную воду или ползли на окровавленных коленях вокруг Тарпейской скалы. Были и такие, кто, желая особо почтить богиню, совершал нелегкое паломничество в Египет.
