Этот пример демонстрирует все деструктивные элементы, заложенные в мотивации самоубийства, и избежать смерти удалось лишь благодаря тому, что болезнь приняла хроническую форму. Несчастная женщина мысленно умирала тысячу раз, и, несмотря на то, что ее деструктивные помыслы фактически никого не убили, они превратили жизнь многих людей в ад. К сожалению, любой врач может припомнить с десяток таких случаев.
Будучи мучениками по определению, такие пациенты мучают других. Их страдания являются порождением подсознательных мотивов, аналогичных тем, которыми руководствовались исторические великомученики, то есть эротизированной агрессивности и стремления к самонаказанию. Впрочем, сознательные мотивы этих двух форм существенно отличаются друг от друга. В отличие от религиозных фанатиков мученики-невротики заняты исключительно собственным «я», и если их страдания выходят за рамки личных интересов, они не обращают на это внимания или воспринимают все как должное. Я припоминаю рассказ о более позднем историческом мученике, которого скрутил ревматизм, но он ни на секунду не сомневался в промысле божием и заявил: «Не кто иной, как господь, посылает страдание». Что же касается хронических мучеников, то они получают более глубокое удовлетворение, наблюдая сострадательную реакцию врачей, друзей и родственников, чем те, кто пытается снискать милость господа.
Далее мне хотелось бы более подробно остановиться на аналогичном случае с пациенткой, которая хотя и была намного моложе, но страдала не в меньшей степени, заставляя при этом страдать других. Пациентка считалась безнадежной. Она была дочерью калифорнийского аристократа. Лошади, плантации фруктовых деревьев и прочие признаки богатства перестали радовать сердце землевладельца, так как его не оставляла тревога по поводу здоровья дочери.
Хрупкое, эфемерное создание дни напролет проводило в постели, и казалось, она не только не может самостоятельно передвигаться, но л разговаривать. Женщина страдала постоянными и мучительными болями и мигренями. Она отказывалась есть; ее пищеварительная система не справлялась со своей функцией, а менструальный цикл отличался крайней нерегулярностью. Чтобы заснуть, ей приходилось принимать большие дозы снотворного. К тому моменту она страдала уже шестнадцать лет, и острые приступы общего недомогания чередовались с непродолжительными периодами ремиссии. Весь ее жизненный опыт состоял в постоянном хождении от одного врача к другому, и не было больницы, где бы она ни побывала в надежде преодолеть хронический упадок сил. Однако все усилия были тщетны, и, по приговору одного из лечащих врачей, ей суждено было до конца жизни нести крест своего убожества. Время от времени ей предлагались разнообразные методы восстановления здоровья. Она перенесла с дюжину операций, не говоря уже о более гуманных попытках терапевтов — медикаментозном лечении, разнообразных диетах и т. д. Сама пациентка оставила всякую надежду на поправку и перестала верить в «чудеса» медицины. «Хождения по мукам» завершились тем, что ее положили на носилки и отвезли в больницу. На больничной койке она едва подавала признаки жизни. Когда возникала необходимость сделать хоть какое-то движение, ее лицо искажала мучительная гримаса, она корчилась от боли, выгибала спину, прижимала ладони к животу или пояснице и тихо постанывала, так что создавалось впечатление, что больная прилагает массу усилий, чтобы скрыть невыносимые страдания. По ее словам, она чувствовала, как «внутри что-то болезненно набухает и покалывает, как от прикосновения раскаленных ножей».
Были проведены физиологические, неврологические и лабораторные исследования, которые так и не определили структурных изменений, которые могли бы быть причиной болевых ощущений. Кроме многочисленных шрамов, оставшихся на теле пациентки после столь же многочисленных операций, врачи не обнаружили никакой органической патологии. Совершенно очевидно, что такого рода мученица, чье плачевное состояние доказывало тщетность шестнадцатилетних усилий врачей и которая так страдала, что почти не могла говорить, не может рассчитывать на успешное терапевтическое лечение. И все же два года спустя эта женщина поправилась и заняла достойное место в обществе. Впрочем, я не столько ратую за эффективность психоанализа, сколько хочу подчеркнуть, что в подобных случаях причина заболевания лежит на поверхности, а сам пациент вполне сопоставим с теми мучениками, о которых шла речь ранее.
В этой истории немало деталей, которые я опускаю из соображений краткости изложения и сообразуясь с нормами врачебной этики. Не буду утомлять читателя описанием тех проблем, с которыми столкнулся ее психоаналитик, ибо в начале курса лечения пациентка упорно настаивала на том, что ее заболевание носит чисто физиологический характер, а фиаско врачей является следствием их сомнений относительно искренности ее жалоб. Следует добавить, что она не только была уверена в физической природе своего недомогания, но и нисколько не верила в эффективность психотерапевтического лечения. Опасаясь травмировать психику пациентки и не желая вызывать реакцию отторжения, аналитики не стали заострять внимания на очевидном удовольствии, которое она получала от своих мучений. Вместо этого ей сказали, что, не зная истинных причин заболевания, можно предположить, что корень зла находится в подсознании, и поэтому следует предпринять попытку психоаналитического исследования. Больная согласилась, заявив, что соглашается на сеансы из желания угодить своей матери.
Всякий раз, когда пациент столь очевидно (хоть и под влиянием подсознания) указывает на личность, ради которой он готов подвергнуться сомнительным (для него) экспериментам со своим здоровьем, возникает подозрение в его крайней агрессивности к этому человеку. В этом случае пациенты упускают из виду то обстоятельство, что здоровье и его реабилитация прежде всего имеют значение для самого больного. С другой стороны, мы знаем, что зачастую человек стремится заболеть, чтобы кому-то досадить. Поэтому заявление пациентки является частичным признанием того, что она использовала свою немощь как оружие против матери. Иначе говоря, ей следовало бы сказать: «Соглашаясь на лечение, я пытаюсь преодолеть свою враждебность по отношению к этому человеку».
В рассматриваемом случае наши подозрения полностью подтвердились. Прошло немало времени, прежде чем аналитики дождались откровенных признаний. На первых сеансах она говорила, что мать плохо ее воспитывала. Затем последовало признание в собственных негативных эмоциях пo отношению к матери. И наконец, пациентка вспомнила о том, как в детстве мечтала о смерти матери.
В данном случае неприязнь дочери имела весомые причины. Начнем с того, что с раннего детства мать держала дочь в ежовых рукавицах. Она оставила ее в полном неведении относительно вопросов пола. Половое воспитание сводилось к заявлению о том, что коль скоро не посчастливилось родиться мальчиком, следует смириться с незавидной долей женщины, всю жизнь вынужденной терпеть безжалостную тиранию мужчин. С годами страх и неприязнь к мужчинам росли. Это усиливалось тем, что пациентка была единственной дочерью в семье, где росли еще четверо ее братьев, которым родители отдавали явное предпочтение. В возрасте двенадцати лет (а в это время у девочки начались месячные, страшно ее напугавшие) родители отправили дочь в Швейцарию и отдали в частную женскую школу закрытого типа. Таким образом, она была лишена общения с представителями противоположного пола в течение шести лет.
Вскоре пациентку перестала удовлетворять личина невольной мученицы, которую она носила во время болезни. Вновь и вновь она убеждалась (а под конец с успехом себя убедила) в том, что приступы недомогания являются для нее судьбоносными. В ответ на это она прибегла к единственно доступному для нее средству противодействия — пассивной агрессии, которая, в частности, проявлялась в ее полном небрежении к собственной персоне и нежелании ударить палец о палец без посторонней помощи. Так, в санатории она полностью отдала себя в руки сиделок и ни шагу не ступала без их опеки. Пассивное выражение враждебных намерений по отношению к матери спровоцировало муки совести и чувство вины, подкрепленное религиозным воспитанием, в соответствии с которым она неминуемо была обречена на наказание, а если говорить конкретно, на усиление болезненных симптомов. Желая продемонстрировать миру, что она пьет искупительную чашу страдания до дна, она делала все возможное, чтобы убедить в этом врачей и сиделок. Все это привело к усилению агрессивных намерений, которые проявлялись в абсолютной пассивности и нежелании что-либо предпринимать. В свою очередь, это пробудило отчетливые чувства отчаяния, беспомощности и вины.
Весь этот комплекс негативных эмоций набирал обороты и рос, как снежный ком. С точностью «до наоборот» она извратила естественное женское желание быть привлекательной. Вместо того чтобы вести себя по принципу «посмотрите, какая я хорошенькая и умная», она следовала формуле «взгляните, как я несчастна и больна». Психоаналитики убедились в том, что подмена желания быть любимым стремлением
