пенсионеру Лютикову шнур оборванного телефона.
— Так что и где мы будем искать? — успокаиваясь, спросил Корней ещё раз.
— Товар и деньги, — ответил Юлдашев.
— Да что ты говоришь?! — взвизгнул, начиная опять заводиться, патлатый Корней. — А я думал, что ветер в поле. И где теперь мы будем искать наши деньги и товар?
— Почему он башку не моет? — неприязненно подумал чистоплотный Юлдашев, брезгливо глядя на сальные, неряшливые пряди длинных волос патрона. — Надо бы ему сказать, противно смотреть.
И, конечно же, не сказал. Он сказал совсем другое.
— Искать наши деньги и товар мы будем у тех, кто взял все это. Что ты придуриваешься, Корней? Ты меня на голый понт не бери. Меня твои блатные штучки не пробирают. Я четыре войны прошел, такого повидал, что тебе ни на какой зоне не покажут. Ты же сам прекрасно знаешь, что менты нас прокатили. Давай, я смотаюсь в ГАИ, выясню быстренько адреса тех, что с джипа.
— А я что буду делать? — спросил Корней, сам того не зная, что задал именно тот вопрос, который и запрограммировал услышать от него коварный Юлдашев.
— А ты пока съездишь к Фаруху, он там икру мечет, ему же ничего пока не сообщили. Расскажешь ему, что и как, — не моргнув глазом пояснил Юлдашев.
В этот момент он отчаянно блефовал. Если бы Корней согласился, бывший майор оказался в сложной ситуации, поскольку успел уже в общих чертах сообщить Фаруху о некоторых накладках, пообещав подробности доложить позже. Если бы встреча Фаруха и Корнея состоялась, непременно выяснилось бы то обстоятельство, что Юлдашев соврал Корнею. Это могло сразу же резко настроить крайне подозрительных Фаруха и Корнея против него.
Но все же и на этот раз Юлдашев рассчитал все верно и тонко. Корней думал недолго, ему явно не очень хотелось предстать перед разгневанным Фарухом и сообщить ему о том, что его более чем миллион баксов накрылся, и в придачу ещё весь товар, стоивший в несколько раз больше, если продавать его в розницу. К тому же Корнею предстояло ещё объясняться по поводу провалившегося дела с братвой, бабки были из воровской кассы.
Прикинув все эти варианты, которые за него давно просчитал Юлдашев, Корней проворчал:
— А чего это ты раскомандовался, кто куда поедет? Вали-ка ты к Фаруху, а я отправлюсь в ГАИ, там и мои знакомые, между прочим.
— Как скажешь, — хладнокровно согласился Юлдашев, внутренне вздохнув с облегчением. Его рискованная игра взяла первую взятку.
Он не стал откладывать, чтобы не дать времени передумать Корнею.
Тот моментально забыл о Юлдашеве, заторопился и отдавал последние указания своим боевикам, чтобы те организовали съемку видеокамерой. Юлдашев сразу понял, что его патрон задумал отправить пленку на телевидение, были там у него свои каналы, которыми он очень гордился.
Решив про себя, что чем бы дитя ни тешилось, лишь бы под ногами не мешалось, Юлдашев вышел из квартиры, с облегчением вздохнув на улице. Он не любил лишнее насилие. Прошедший несколько войн бывший майор не боялся вида крови, его не пугала смерть ни в каких её проявлениях. Но человек высокой внутренней дисциплины и целеустремленности, он не любил излишеств в своей не самой чистой работе.
Во дворе Юлдашев обошел жигули, на которых его привезли сюда, со стороны водителя, открыл дверцу и сухо приказал сидевшему за рулем верзиле:
— Вылезай!
— Да ты чё?! — опешил верзила, который был приставлен Корнеем к бывшему майору не только как водитель, но и как соглядатай.
Впрочем, майору это было хорошо известно, но до поры до времени он терпел, вот почему сейчас он с таким удовольствием воспользовался случаем поставить на место этого тупого верзилу, который ему порядком надоел.
— Ты не понял? — сквозь зубы ещё раз спросил Юлдашев.
— Да ты чё, Каракурт? — покрутил толстым, как сосиска, пальцем возле виска водитель. — Меня на эти колеса Корней посадил, и пошел ты…
Договорить ему не удалось. Юлдашев неожиданно ткнул ему в глаза пальцами, сделав «вилочку», а когда водитель инстинктивно, схватился двумя руками за лицо, ухватил его за грудки и легко, словно весил этот бугай не сто с лишним килограммов, а был внутри надувной, выдернул его из машины и отбросил в сторону, специально сделав это так, что уселся тот в единственную грязную лужу во дворе.
Юлдашев взял с сидения тряпку, брезгливо вытер руки, отбросил тряпку в сторону и сел в машину, не обращая внимания на ворочающегося в луже верзилу. Он включил зажигание и выехал со двора. Никто из водителей других бандитских машин даже не вылез наружу.
Бывший майор поехал в сторону большого рынка. Замедлив скорость возле его ограды, поехал вдоль, и остановился недалеко от метро. Там, у входа на рынок, стоял большой медный котел, под которым тлели дрова, над котлом поднимался легкий пар, а возле котла вертелся смуглый высокосокулый раскосый азиат с кожей цвета медного котла, в котором он что-то помешивал.
Азиат поглядывал вокруг и покрикивал с сильным акцентом, не очень громко, но непривычный тембр его голоса и акцент выделялись диссонансом из монотонного шума толпы.
— Плёв! Вкуснай горячай плёв! — нараспев речитативом выводил старательно повар. — Плёв!
Около него останавливались, он накладывал дымящийся рис в тарелочки, выдавал пластиковые ложки и прохожие, которым надоели сомнительные рыночные чисбургеры и гамбургеры, с удовольствием поглощали свежий плов, приготовленный к тому же специалистом.
Юлдашев остановился напротив котла, опустил тонированное стекло в машине и позвал через него:
— Рамиз! Сделай сюда порцию.
— Какие люди! — восхитился смуглый Рамиз, продемонстрировав ослепительно белые зубы, которых не касалась рука дантиста.
Он быстро покрутил ложкой в котле, и неуловимым движением наполнил извлеченную из стопки пластиковой посуды большую фарфоровую пиалу, которая синевой своей сразу же закричала о том, что купили её на базаре в Самарканде.
Вертевшийся возле Рамиза подросток потянулся к пиале, собираясь отнести её заказчику, но Рамиз отстранил его, что-то быстро сказал на гортанном языке, как птица клювом прощелкала, и сам понес дымящуюся пиалу к машине Юлдашева.
Он шел, улыбался ему ослепительно белозубой улыбкой, выражая восторг при виде дорогого гостя. Каждый лучик его мелких морщинок возле глаз на гладкой, словно воском натертой, коже, светились восторгом и радостью. Только в узкие щелки совсем закрытых от улыбки глаз, спрятались колкие острые льдинки.
Рамиз подошел, склонился к машине, протянул внутрь дымящуюся пиалу, и машина Юлдашева сразу же наполнилась ароматом настоящего плова и ослепительной улыбкой радушного Рамиза.
— Кушай, дорогой, кушай земляк, — ласково, как ребенку, сказал Рамиз, слегка поклонившись.
— Тамбовский волк тебе земляк, как говорят русские, — проворчал Юлдашев, с аппетитом взявшись за плов, только сейчас поняв, как он проголодался.
Рамиз попытался проколоть Юлдашева острой льдинкой, но бывшего майора взглядами было не пронять.
— Ты на меня волком не смотри, — погрозил он Рамизу ложкой. — Не умеешь в глаза смотреть — смотри в землю.
Рамиз ничего не ответил, убрал белозубую улыбку за плотно сжатые тонкие губы и молча повернулся спиной, собравшись уйти к своему котлу, возле которого бойко распоряжался вертлявый подросток.
— Куда пошел? — остановил его Юлдашев. — Я сюда что, плов кушать приехал?
Рамиз молча повернулся и встал возле машины, опустив глаза в землю. И терпеливо стоял, поджав губы, дожидаясь пока Юлдашев поест. Тот с аппетитом освободил пиалу, протянул пустую посуду Рамизу и, промакнув губы белоснежным платком, сказал:
— Вкусным пловом угощаешь, Рамиз. А теперь слушай. Мне срочно нужно связаться с Шейхом. Передай ему, что все началось, мне нужны его люди в Москве. Срочно.
