различны, что разделяющая их грань называется ни много ни мало как рождением.
Особенность существования людей после грехопадения такова, что личность (не путать с индивидом, по определению некрофилом, см. «КАТАРСИС-1» и «КАТАРСИС-2») вынуждена и в теле, и в душе сосуществовать с нежитью — индивидом, живым лишь с точки зрения мировоззренчески ограниченной биологической науки. Индивид стаден, агрессивен и стремится личность поглотить. Личность же, напротив, пытается из водоворота агрессивного стада выгрести к надёжному берегу судьбы.
Судьбаесть только у тех, кто родился свыше.
На только что принявшем судьбу путами висят участь и неизжитые удел и доля. Но со временем они отпадают.
А ещё судьбу животворит Провидение («рука» Божья). Одиночное предложение очередного дара постоянно действующим Провидением и есть случай (и он не случаен!). У обретшего судьбу есть предназначение, но никак не назначение. Распознание таланта в системе ценностей обладателя судьбы — высшая награда и начало Пути.
В полном соответствии с историофилософским следствием из теории стаи — согласно которому на современном этапе именно Россия является прибежищем народа Божьего, и формирование этой особенности России началось, видимо, много столетий назад (см. «КАТАРСИС-2») — сокровенный смысл слова судьба наиболее ярко должен проявляться именно в русском языке как языке современной метанации. Это в английском (американском, всепланетном) языке главное в жизни—fortune (богатство, удача, смысл жизни, звезда).
Отсюда, кстати, некорректности в переводах — в рекламируемом «внутренниками» как наилучшем переводе Шекспира можно встретить такую фразу: «Быть женщиной без судьбы — значит плодить нищих без имени» («Антоний и Клеопатра», акт 1, действие 2, пер. Б.Пастернака). Для русского смысл сказанного непонятен — впопыхах может показаться, что в этой фразе заключён громадный смысл. Но здесь не более чем безграмотная нерусская подмена одного понятия на противоположное: судьбой переведено слово fortune. Так что смысл прост: нет денег у тебя, не будет и у твоих детей (если они твои). Ну, а этому разрекламированному «внутренниками» «гению» дали, понятно, Нобелевскую премию; дали за то же, что и другим таким же — за образцовое выполнение назначения.
Русское же судьба происходит не от власти богатства над желаниями человека, не от рабства жадности, но от слов судить, суждение, обсуждение. Судьбу, вернее, события, свидетельствующие о продвижении на Пути, Идущему хочется обсудить, чтобы продвигаться ещё быстрее, обсуждение же возможно только с собеседником, в особом смысле этого слова, поэтому кратчайший Путь пролегает в метанации.
Ни в одном другом живом языке мира слова, подобного русскому судьба (в смысле—«материал для обсуждения», теория жизни), нет. Можно, конечно, подумать, что эта особенность — случайность, дескать, чего только на свете не случается (случайно). Но если учесть, что русский — язык метанации последнего времени, то всё приобретает монолитную целостность.
К сожалению, слово судьба затёрто так же, как слова любовь, случай или талан: в массовом сознании все они ассоциируются с чем- то противоположным, — ей, толпе, и так присущим. От судьбы не уйдёшь (тяжёлый вздох) — типичный пример. Любовь зла, полюбишь и козла. Иначе говоря, всякий раз, когда встречаешься со словом «любовь» или «судьба», приходится размышлять, что же именно подразумевал говорящий, в которую из сторон на перепутье жизни он обращён…
Судьба — это радость. Радость возрастания по кратчайшему Пути, который и обеспечивает вмешательство Провидения.
Судьба — это возможность в предложенных Провидением обстоятельствах всегда делать правильный выбор.
Судьба — результат, впрочем, нам, в отличие от Бога, понятный до конца лишь при последнем ударе резца.
Судьбу не предрекают. Ибо предрекать её нет ни малейшего смысла. К планиде, звезде, доле судьба не имеет ни малейшего отношения.
Приемлемые для толпы высказывания о судьбе — явно психотерапевтического свойства. Планида, дескать, такая, рок, понимаешь, настиг, эх, случай не представился — всё это из лексикона самооправдывающихся к смерти.
* * * «Достигнет пределов власти» — это не предречение судьбы (хотя так может показаться — здесь простое совпадение, наподобие того случая с известными словами первосвященника Каиафы: «Лучше одному человеку умереть за народ» — см. Иоан. 18:14). А оракул всего лишь о назначении (об Убийстве). Ничтожном, как у Наполеона, Гитлера или ещё какого-нибудь Александра Македонского. И раб в Пилате исполнил позорное своё назначение.
Был у раба и удел: чтобы покинуть колоннаду, он переодевался не в кого- нибудь, а в купца из Понта.
Была и доля — не случайно заглядывался в сторону торговой площади, а выбравшись из дворца, предпочитал не случайный квартал «любви».
Была и участь — ею определялась форма легионного значка, который столь долго маячил перед глазами офицера; так же определялась и география мест, где он побывал в составе легиона; родись Пилат всего несколькими годами позже или раньше, — пейзажи представали бы перед его взором другие. Раб участи в колоннаде размышлять не мог, а мог только таиться.
Была, видимо, и планида, но что-то про это говорить скучно.
Была и звезда (или рок?) — патрицианка в жёнах, покои во дворце, а иначе бы его запинали ещё прежде исполнения им своего назначения.
Но это всё плоть.
А ведь было у Пилата и предназначение.
И, что чрезвычайно важно для постижения личности Пилата, оно было напрямую связано с дарованным емуталаном.
Архивных свидетельств о характере талана Пилата, видимо, не сохранилось. Но талан не уничтожить, можно уничтожить лишь о нём свидетельства.
А талан у Копьеносца был.
Может быть, он… писал?
И, что весьма вероятно и закономерно, — под псевдонимом? Или в переложении других? (Об этом подробнее в главе «Тайна Первоисточника».)
Это закономерно: ведь Копьеносец был под особым прицелом иерархически структурированной стаи: само его имя было толкованием Евангелия, и поэтому он был обречён ими или на псевдоним, или на помощь людей, которые бы взялись его труд сохранить — переписав якобы из благородных популяризаторских соображений (об этом подробнее в главе «„Сто первый” аргумент в пользу Пилата»). Ему было не выйти из своего укрытия: толпа «верующих», и без того с трудом сдерживаемая апостолами (вникните в цель написания всех соборных посланий Нового Завета!), его бы растерзала. К пустынным местам Пилат был приговорён — стаей.
