— Ничего. О чем ты хотел поговорить со мной?
— Об Элизабет. Я серьезно беспокоюсь за нее. Мюриель сосредоточилась. Лампа отбрасывала круг света — широкую дугу на стол, другая часть круга падала на пол и рассеивалась. Если бы только был свет за пределами этой комнаты, свет, который возможно было впустить! Мюриель ощущала взгляд отца. Он как будто давил на нее. Она пристально смотрела на ясно очерченную дугу света.
— Мне показалось, что с ней все в порядке. Она не жаловалась на новые боли.
— Я имею в виду не физическое состояние. Мюриель почувствовала, что ее, словно легкое облако, охватывает сонливость. Оно жужжало, как рой пчел, и приближалось все ближе, ближе… Она заерзала на стуле, потирая одну лодыжку о другую.
— С Элизабет все в порядке. Не понимаю, что тебя беспокоит.
— Разве ты не замечаешь некоторой апатии?
Мюриель замечала. Но это не имело значения. Она поспешно сказала:
— Нет… Да. Движения утомляют ее, вот и все. А еще эта ужасная погода.
— Думаю, это не все. Тебе следует быть более внимательной к своей кузине. Она перестала читать.
— Ну, читает она мало…
Это правда, Элизабет практически ничего не читала с тех пор, как они приехали в Лондон. Она проводила большую часть времени, разбираясь с головоломкой, или сидела, глядя на огонь. Но у Элизабет бывало подобное настроение и прежде. Это неизбежно для девушки, ведущей столь уединенную жизнь. Безусловно, это не имело большого значения.
— Она стала еще больше замыкаться в своем внутреннем мире. Повседневная жизнь ничего не значит для нее. Неужели ты не видишь этого?
— Нет, — с усилием сказала Мюриель. Она подняла глаза и встретила взгляд отца. Его взгляд, хотя и пристальный, казалось, слегка смягчился. Мюриель почудилось, будто ее глазное яблоко стало огромным пространством, по которому перемещался взгляд Карела. «Я должна все отрицать, — сказала себе Мюриель, едва ли осознавая, что имеет в виду. — Я должна все отрицать».
— Она пытается покинуть нас, — тихо сказал Карел. Он положил руки прямо перед собой на стол, сложив пальцы вместе.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Мюриель, — если ты предполагаешь, что Элизабет становится неуравновешенной или что-то в этом роде, то я просто не соглашусь. Она абсолютно в порядке. — Голос Мюриель прозвучал резко и хрипло, прорываясь сквозь сплетение каких-то шелестящих звуков. Позже она поняла, что это все еще журчит «Патетическая симфония».
— Она пытается покинуть нас, — повторил Карел. — Трудное время предстоит нам с тобой. Если не сумеем удержать ее здесь, нам придется последовать за ней. — Он говорил теперь еще тише, задумчиво прижав руки к столу и слегка наклонившись вперед.
— Я действительно не понимаю тебя, — сказала Мюриель. Она испытывала вялость, страх, чувствовала, что задыхается, и не могла понять почему. Возможно, ей недоставало мужества. В ее мыслях высветилось слово «мужество». Она должна все отрицать.
— Ты очень хорошо все понимаешь. Очень хорошо, Мюриель, — возразил Карел. — Ты всегда понимала Элизабет.
— Ты знаешь, я очень люблю Элизабет… — сказала Мюриель.
— Мы оба очень любим Элизабет. Мы всегда заботились о ней. Она — наше тайное сокровище, наше общее достояние.
Мюриель почувствовала, что должна устоять. Ее втягивали в какой-то заговор, вовлекали в какой-то отвратительный союз. Ей говорили, что она всегда была в таком заговоре, в таком союзе. Но это неправда. Или правда?
— Нет, нет, нет, — сказала она.
— Подожди, подожди, Мюриель, что ты отрицаешь? Мы всегда вместе заботились об Элизабет и будем заботиться впредь. Это так просто.
— Мне кажется, с ней все абсолютно в порядке, — сказала Мюриель. Она обнаружила, что ее руки все еще сжимают стол, а пальцы обращены к Карелу. Она убрала руки со стола и стиснула их.
— Конечно, с ней все в порядке, Мюриель, и с ней все будет хорошо. Только мы обязаны еще больше заботиться о ней и уберечь ее от потрясений. Ее нужно предоставить своим мыслям, своим мечтам. И чтобы не было никаких неожиданностей, никаких вторжений. Они могут привести к тяжелым последствиям.
Шепот «Патетической симфонии» достиг своей кульминации, и патефон отключился. В наступившей тревожной тишине Мюриель громко сказала:
— Я не согласна. Мне кажется, ей нужно видеть больше молодежи. Ей просто скучно, и было бы полезно увидеть новых людей. Это одиночество делает ее такой сонной.
— Сонной, — повторил Карел. — Точно. Наступила тишина. Мюриель показалось, что она снова слышит в тишине какое-то журчание. Возможно, это были ее мысли — мысли, которые Карел таинственным образом мог читать.
Карел продолжал:
— Опасно будить лунатика.
— Элизабет не лунатик, — возразила Мюриель. — Она просто девушка с больной спиной, которой немного одиноко, и она подавлена. — Однако образ лунатика очень подходил ей. «Мужество», — снова сказала себе Мюриель и подумала, не произнесла ли она это вслух.
— Тяжелейшие последствия, — снова повторил Карел. — Элизабет — фантазерка, которая плетет паутину в своих мечтах. Эта паутина — ее жизнь и ее счастье. И наша обязанность, твоя и моя, помочь ей, защитить ее, самим вжиться в эту паутину, быть с ней и терпеть ее общество, пока сможем. Это трудная задача, и она может быть решена только в атмосфере полной тишины и мира. — Его голос перешел в шепот.
— Естественно, я постараюсь…
— Не должно быть ничего, что напугало бы ее, никаких внезапных движений, никаких нарушений привычного порядка, который ты установила и так замечательно поддерживала вокруг нее. Ни она, ни я не могли бы желать более усердной няни. Ты все делала очень хорошо. Но сейчас необходимо усилить заботу и бдительность. Мы должны стать к ней еще добрее.
— Я все же считаю… — начала Мюриель.
— Элизабет теперь еще в большей степени, чем раньше, не может вынести какое-либо потрясение. Мне необходимо твое заверение, я хочу услышать твое обещание, что ты будешь защищать ее так же верно, как защищала всегда.
— Конечно… — сказала Мюриель.
— Ты проследишь, чтобы к ней никто не вторгся и не побеспокоил ее? Ты обещаешь это?
— Ладно, да…
— Вот и хорошо. Я буду полагаться на тебя. У нас есть бесценное сокровище, которое мы должны вместе охранять.
Мюриель молчала. Она чувствовала, что должна запротестовать, отказаться, закричать, выкрикнуть имя Элизабет, призвать далеких неистовых богов в это смертельно тихое место. Но она не могла говорить.
— Мы понимаем друг друга, — сказал Карел. Его тон дал понять, что она свободна.
Мюриель встала. Она попыталась что-то сказать, но теперь Карел тоже поднялся. Желание поскорее выбраться из комнаты перенесло ее к двери. Она оглянулась и посмотрела во тьму. Какой же он высокий. Она вышла, полуприкрыв за собой дверь.
Frere Jacques, frere Jacques, dormez-vous? «Патетическая симфония» зазвучала вновь.
Мюриель стояла у нижней ступени лестницы. Дом снова наполнился едва слышной музыкой. Ей нужен был воздух, движение, ей хотелось бежать, лететь, все, что угодно, только не это спокойствие. Она не могла думать о Кареле и о тех странных узах, которые он, казалось, установил между ними. Присутствие отца отягощало ее, угнетало не только морально, но и физически. Ей казалось, что под этим бременем она опустилась на колени перед Карелом. Если бы только она могла сбросить это бремя, если бы какая-то милосердная сила могла освободить ее. Но темный образ, отступая, уже принес в поле зрения своего
