булавочную головку, розовыми бутонами. Из щелей между камнями тянулась молодая крапива. Он искоса посмотрел на Стефани, на ее удивительно выразительный
— Ты вздыхаешь?
— Я думаю, узнаю ли когда-нибудь тебя по-настоящему.
— Дорогой, зачем…
— Не будь нудной, Стефи.
— Как считаешь, мы будем счастливы?
— Счастье не цель для меня.
— Это действительно произойдет?
— Ты о том, поженимся ли мы? Да, я уже начал приготовления.
— Не представляю себе будущее, сплошная пустота. Это как если глядеть в хрустальный шар и ничего там не видеть, как будто впереди смерть.
— В хрустальном шаре ничего и не увидишь, кроме своего отражения. Я тоже не представляю себе будущее, но это не имеет значения. Супружество такая вещь, Стефи, никогда не предугадаешь. Ни малейшей уверенности. Думаю, каждый, кто женится, чувствует, что это что-то нереальное и невозможное по сути.
— Я так боюсь Расселла и Беллы.
— Не стоит. Они полюбят тебя. Белла станет командовать тобой. Тебе понравится наш маленький домик. Будем жить просто. Увидишь, поймешь. Все это будет, Стефи. У меня не хватит силы воли, чтобы жить как святой, да вопрос так и не стоит, но самых непотребных соблазнов избежать смогу, слава богу. Будем жить как небогатые и обыкновенные люди.
— Ты не такой, не обыкновенный. Ты пикси, эльф. Это я обыкновенная. Не пойму, почему я нравлюсь тебе.
— Ты мне не просто нравишься, я люблю тебя. Ты для меня предзнаменование, добрый знак. Я всегда жил, следуя знакам. Мне никогда не везло с девушками, за которыми я бегал. Ты просто случилась, упала мне с неба.
— Я бы не хотела быть обыкновенной, не хочу, я хотела бы…
— Что ж, выйдешь замуж за меня, такого исключительного, разве этого не достаточно? Многим женщинам довольно успехов мужа.
— Ты считаешь меня глупой.
— Сама сказала, что ты обыкновенная женщина. Я просто продолжаю твою мысль. Не понимаешь иронии? Ты когда-нибудь бываешь веселой, когда-нибудь смеешься, шутишь? Мы с тобой как два мертвеца.
— Ты считаешь, что у меня нет чувства юмора, что я глупая, и я потому только нравлюсь тебе, что я такая простодушная. Ничего со мной не обсуждаешь, как обсуждал бы с…
— Все обсуждаю, дуреха!
— Нет, ты просто отмахиваешься от меня, будто… будто я… насекомое какое.
— Не говори ерунды. Хочешь еще посмотреть на них, показать тебе?
— Да, да, пожалуйста…
Генри достал из кармана конверт и вынул из него два длинных красных авиабилета.
— Видишь? До Сент-Луиса с пересадкой в Нью-Йорке, на мистера и миссис Генри Маршалсон. Это доказательство, не так ли? Там наше будущее, своей помолвкой мы определили его. К тому времени как самолет взлетит, мы уже будем женаты. Тебе понравится Нью-Йорк, Стефи. Понравится Сент-Луис, это удивительный город и такой красивый. Разве не хочешь увидеть Миссисипи?
— Нет. О, дорогой, я хочу…
— Ну хватит, Стефани, я слишком устал, я провел такую ужасную ночь, ожидая в темноте тех проходимцев, и еще не отошел от всего. Я не рассказывал, как это было, полиция велела…
— Генри, пожалуйста, ты никому не скажешь, что я не была девушкой Сэнди, ни Люцию, ни своей матери?
— Нет…
— Ни Расселлу с Беллой?
— Им до этого дела нет. Когда мы приедем в Америку, мы станем другими людьми, это все уйдет в прошлое.
— Тебя точно не расстроило то, что я не была девушкой Сэнди?
— Не начинай снова. В известном смысле Сэнди подарил мне тебя.
— Ты считаешь? Как я рада.
— Не понимаю твоей радости. Можно подумать, на Сэнди свет клином сошелся, и не только для тебя, для всех.
— Ты все еще находишь меня привлекательной?
— Да!
— Тогда поцелуй меня.
Генри поцеловал ее.
— У тебя темно-синие глаза и у губ вкус табака.
— Очень мило. Знаешь, я чувствую себя такой нескладехой, мне кажется, все смеются надо мной.
— Здесь над тобой никто не смеется…
— Генри…
— Что, Стефанчик?
— Ты не будешь видеться с той девчонкой, не будешь, с Колеттой, до нашего отъезда, не будешь?
— Нет-нет-нет.
— Понимаю, какой это кошмар, я говорю о том мальчишке…
— Стефи, послушай, мне нужно идти в гараж, проверить по списку садовый инвентарь.
Стефани проводила его до ступенек террасы, вертя шляпку за ленту. Сказала:
— Слов не найти, как тут красиво, у меня сердце разрывается…
— Прекрати, Стефи. Прислушайся: птичка поет нашу песенку.
Маленькие круглые облачка умчались с ветром, и с безупречно синего неба лились волны слепящего света вместе с песней невидимого жаворонка. Озеро лежало длинной полосой лазурной эмали, и зеленый купол беседки на том берегу был в легких брызгах серебра. Крутой зеленый склон, поднимавшийся от озера к лесу, был словно подернут дымкой перистого ивняка. Ветер стих, и над округлыми кронами застывших деревьев поднималась сияющая светло-серая колокольня диммерстоунского храма. Генри смотрел на лежащий перед ним пейзаж, и это было все равно что смотреть на свою душу, на свою жизнь, на, возможно, единственную подлинную реальность. Тем хуже для окружающей реальности, подумал он; и ему пришло на память любимое с детства латинское изречение:
— Кто это уехал на «вольво»?
Стефани повернулась к гаражу, откуда выехала желтая машина и скрылась в направлении шоссе.
— Я его продал. Да не переживай. Не плачь, Стефани. Это всего лишь машина!
